Еще в старших классах я начал подрабатывать в сезон официантом. Последние два года это было небольшое летнее кафе на десять столиков, в укромном уголке курортного парка. Смена у нас всего три человека, один бармен и два официанта. Все мы почти ровесники, только я один парень, а остальные девчонки, барменша Ритка и моя напарница Светка. Работа не пыльная, зато бывают неплохие чаевые. Уютная обстановочка, в вазонах искусственная зелень вперемешку с живой, поэтому столики, как бы, отгорожены друг от друга, довольно удобно и интимно, особенно вечерами. Еще в детстве меня, бывало, переодевали в девочку на всякие там утренники, маскарады, карнавалы т.к. я очень был похож на маму. Мне это нравилось, было весело и забавно. А уже лет в 14 я попробовал надевать женскую одежду уже не для смеха, а по настоящему, без клоунады. С макияжем, со вкусом, подражая взрослым девушкам и женщинам, особенно своей матери. Вот, видимо, обстановка нашего заведения и сказалась. Я представлял себе, как вечером я обслуживаю клиентов, но не как официант-парень, а как девушка. Вот я подхожу к столику, на мне миниюбка и полупрозрачная легкая блузка. Я ставлю пепельницу на стол, подаю меню, при этом чуть наклоняюсь, и моя коротенькая юбочка слегка задирается, показывая стройные ножки и краешек кружевных трусиков. Приняв заказ, я удаляюсь красивой походкой, плавно покачивая бедрами под взглядами мужчин. Эта фантазия меня очень возбуждала.
А надо сказать, что по вечерам (часов в 10) наше начальство снимает кассу и укатывает по своим делам, а мы отдыхаем, потому что в кафешке в основном парочки воркуют, да редкий одинокий клиент посидит.
Вот таким редким одиноким клиентом и был один молодой мужчина. Лет под сорок, стройный, спортивный, с небольшой сединой. Он сидел у нас часов с девяти вечера и до закрытия (а мы закрываемся около часа ночи, по последнему клиенту). Не знаю, то ли у него подруга уехала, то ли не приехала, а он себе не нашел никого, не знаю. Только видный такой парень. Звали его Сергей и был он откуда-то из России. Просто приходил, заказывал себе немного закуски и отменный коньяк. Просто сидел и выпивал. Никогда не видел, чтобы он сильно напивался, все было культурно и чинно, хорошо оставлял на чай. Столик, за который он всегда садился, обслуживала Светка. А мы с ней были похожи, как брат и сестра. Только у нее волосы были до пояса, а у меня чуть выше лопаток, и я всегда ходил с хвостом, а она с распущенными волосами. Оба мы светловолосые, рост под 170 – ну точно близняшки.
Где-то после недели посещений Сергеем нашего кафе у Светки приключился день рождения. Мы, конечно же, сообразили в бытовке столик, выпивка, закуска, подарки, но только в самом конце работы. Народу было очень мало и около одиннадцати мы приступили, не забывая поглядывать за площадкой. Но там было все спокойно. Сергей выпивал, две тетки подшафе о чем-то тихо разговаривали, и мирно ворковала парочка. Свет мы притушили, так что полный интим и расслабуха. Минут через сорок Светка вдруг вспоминает, что ее ждет праздничный стол дома, и она должна бежать. Как раз зазвонил ее мобильник, и сославшись на то, что ее срочно зовет мамаша, Светка собралась и убежала. Предварительно пообещав назавтра проставиться еще за день рождения и за то, что я доработаю ее клиентов. Не вопрос, мы с Риткой согласились, тем более, что выпивка еще была (к тому же у меня барменша знакомая), а напряга никакого не было. В общем, остались мы с Риткой вдвоем. Еще чуть выпили, и она вышла в бар, а я решил принять душ, пока есть время. Моюсь и слышу, Ритка вернулась и чего-то смеется. Я закончил, обмотался полотенцем и вышел в бытовку. У барменши на лице дикая радость, непонятно отчего.
- Что случилось? - спрашиваю я у нее. А она еще больше ржет.
- Чего произошло?
- Ничего страшного, - отвечает, - Хочешь поприкалываться?
А я ничего не понимаю, только гляжу – на топчане лежит Светкина рабочая одежда – черная расклешенная юбочка и розовая блузка.
- А в чем прикол? Ничего не понял…
- Да клиент Светкин, тот, что один приходит, то ли накушался хорошо, то ли просто в астрал вышел…
- С чего ты взяла?
- Да сидит, как спящий, и в одну точку смотрит.
- Дышит хоть? – пошутил я.
- Дышит, дышит, - смеется Ритка.
- Может просто человек задумался о чем-то, - предположил я.
- Все может быть, - говорит барменша.
- А прикол то в чем, - все больше не понимаю я, - И нафига ты Светкину рабочку достала?
- А вот в чем, – отвечает Ритка. – Вы со Светкой похожи очень, да и полумрак у нас в кафешке, товарищ явно тепленький, граммов триста коньяку выкушал, тетки и парочка ушли, а этого спящего красавца рассчитать надо будет. Вот я и подумала, а что, если тебя переодеть в Светку? Принесешь ему счет, прикольнемся. Интересно, перепутает ли он вас, или нет.
- А если не перепутает, начнет на меня орать или еще чего? Что мне тогда делать? – говорю я ей.
- Да ничего. Скажешь, что у нас день рождения, и мы просто маскарад устроили. Вот и все.
- Тебе смешно, а мне потом отдуваться, - отвечаю, а сам уже себе эту картину рисую, прям как в моих фантазиях. Да и алкоголь свое берет, раскрепощает.
А Ритка все смеется и наседает.
Ладно, думаю, когда еще выпадет шанс прогуляться в таком виде. Да и действительно, если что, можно все на маскарад свалить.
- Ну, давай, - говорю, - прикольнемся.
Ритка сразу налетела, давай мне помогать облачаться, благо, что я раздетый, только в полотенце обернутый.
- Сначала лифчик и трусики.
Я сразу встрепенулся:
- А трусики то зачем? Ладно лифчик, - говорю (тем более, что она свой дает, а у нее размерчик маленький, только слегка ваты подложить, вполне сойдет). – Лифчик хоть сквозь блузку просветится, эротичней будет. А трусики зачем? У меня свои плавки есть.
- Непонятливый какой. Для полного соответствия образу. Возьми мои стринги. Они спереди плотные и широкие, а сзади - тоненькая полоска. Тем более что в комплект к бюстику. В самый раз!
- ОК! – надеваю бюстгальтер и трусики. Довольно необычное и вместе с тем приятное ощущение. – Дальше что?
- Дальше блузка и юбочка. Хорошо, что у тебя еще ноги не волосатые.
А и вправду, растительность на мне, как-то, не развивается. Надеваю блузку и юбку с ремешком.
- Чего дальше?
- Дальше макияж. - Ритка достает свою косметичку. – Садись, будем краситься.
Я присел на стул возле большого зеркала. Как я и говорил, коллектив у нас больше женский, поэтому зеркало присутствовало в бытовке в обязательном порядке. Буквально через пару минут я был ошарашен. Что, оказывается, могут сделать с парнем немного тонального крема, капелька туши, теней, и яркая помада с блеском. Так я действительно еще больше походил на Светку.
- Сейчас немного волосы завьем, - сказала Ритка, и, сняв резинку и распустив мой хвост, расчесала и слегка подкрутила мои волосы щипцами. – Оцени, как?
- Бомба! – Я смотрел в зеркало, и не мог себя узнать. - Классно получилось!
- А теперь туфельки. – Ритка откуда-то достала довольно изящные босоножки и протянула мне. – Надевай.
- Не думаю, что размерчик подойдет, - сказал я. Однако, на удивление, туфли подошли великолепно, ну, быть может, были слегка маловаты.
- Вот теперь ты готов, или скорее готова. Если что, ты Светлана, ОК?
- Хорошо, - сказал я. А что еще оставалось делать. – Только давай еще замахнем, грамм по сто?
- Давай, - Ритка не возражала. – Давай, подруга!
Выпив и закурив, мы немного помолчали.
- Теперь давай к клиенту, - барменша опять засмеялась, - Просто принеси ему счет и скажи, что мы закрываемся, вот и все.
- ОК.
Я затушил бычок, встал и одернул юбочку. Взял чековый блокнот и несмело двинулся к столику. Как всегда стоял полумрак, в дальних барах играла музыка, а у нас на площадке раздавался только стук моих каблуков и виднелся огонек Риткиной сигареты за барной стойкой. Я подошел, хотя теперь, наверное, подошла, к столику и положила на него блокнот со счетом:
- Ваш счет, - выдавила я из себя. – Мы уже закрываемся.
Я пытался имитировать Светкин голос. Сергей вроде встрепенулся, или мне показалось. Через несколько секунд он перевел свой взгляд на меня, помедлил.
- Да, конечно. – Рассеянным движением он вынул бумажник и положил в блокнот купюры не глядя. – Тут достаточно, и вам за обслуживание, спасибо.
Да, язык у него вроде и не сильно заплетался. Я бы даже сказал(а) почти совсем не заплетался. Хотя какая-то заторможенность была. То ли вечер сказывался, то ли коньяк. А меня уже понесло после первых минут напряженки, да и спиртное подействовало:
- Благодарю, всегда рады таким клиентам, - и даже присела в подобии небольшого книксена. – Заходите еще.
И, развернувшись, стремительно почесала к бытовке, не забывая при этом покачивать бедрами.
- Вот видишь, ничего страшного, - сказала Ритка, - все как по маслу, даже не интересно. Ладно, клиент рассчитан. Пригляди тут, а я пойду приму душ.
- Хорошо, - отвечаю я, а самого (или саму, ладно, буду писать от женского лица) бьет приятный озноб.
Ритка пошла в душ, а я, закурив, осталась в служебном проходе. Он пересекал наше здание и выходил на другую сторону парковой аллеи.
Вдруг раздался какой-то шорох и в ту же секунду кто-то быстро, но не резко и не больно полуобнял меня сзади. Одной рукой через плечо к груди, другой за талию. Я даже испугаться не успела. Кто-то зашептал на ухо:
- Не пугайся. Ты мне понравилась, а я смотрю, ты скучаешь.
«Да это же Сергей!» - мелькнула у меня мысль, интересно, он же вроде ушел! Видимо не дошел…
- Не бойся, - продолжал тем временем он, - Я как тебя увидел, так сразу захотел поближе познакомиться. Ты же сестра официантки, которая была здесь часа два назад?
- Я-я… - еле выдавилось из меня с хрипом.
- Или ты не сестра? – он чуть отстранился, - да ты и не девушка вовсе…
Я тут готова была провалиться сквозь землю. Однако же Сергей не оттолкнул меня, а наоборот, еще ближе прильнул, и зашептал на ухо.
- Так тебе нравится женское белье? Просто переодеваться или чего-то больше?
Я тупо молчала. А что я могла сказать на «месте преступления».
- Ты прекрасна. И фигурка замечательная, вполне женственная, - говоря это, он одной рукой продолжал обнимать меня через плечо за грудь, а другой начал гладить по талии. Он что-то еще говорил, а его рука потихоньку стала опускаться мне на бедро, потом от паха к ягодице… Я не могла сопротивляться (да и не хотела), наоборот, возникло какое-то приятное чувство, и моя попка непроизвольно оттопырилась назад. Сквозь легкую ткань юбочки я почувствовала возникший у него внизу бугорок. Мой малыш тоже напрягся, и по телу пробежала дрожь. А мой невольный кавалер продолжал исследовать мое тело. Его правая рука уже вовсю орудовала под юбкой, заставляя меня потихоньку стонать. Возбуждение нарастало и я, не сдержавшись, повернулась к нему лицом.
- Ты великолепна, - сказал Сергей и, взяв меня за голову, буквально впился в мои губы. Его язык проникал в мой рот, от него пахло прекрасным парфюмом, и я невольно стала отвечать на его поцелуй. Дальше все страстней и энергичней. Мои руки легли на его плечи, пальцы впились в рубашку. Такого страстного поцелуя у меня не было давно, если вообще когда-нибудь было. Он перехватил меня за ягодицы и притянул к себе. Я продолжала одаривать его поцелуями, стринги еле сдерживали мою плоть, а его член в штанах заметно увеличился в размерах. Не знаю, что на меня нашло, но я присела и, не давая ему опомниться, расстегнула брюки. Это было прекрасно, его достоинство поистине можно было демонстрировать на выставке. Мощный, торчащий член, с красивой головкой, на которой проступила влага. Я, слегка подрачивая, потянулась к нему губами и поцеловала. О, сколько раз я представляла себе это! Мой язычок нежно и аккуратно начал свою работу. В тишине ночи было слышно, как Сергей заскрипел зубами. Он взял руками мою голову и стал помогать мне насаживаться ротиком на его дилдо. Мои движения убыстрялись, я была вся возбуждена (местами даже вспотела). Я работала над этим малышом, с каждым разом все глубже всасывая, до тех пор, пока он не уперся мне в глотку. Уже вся сгорая от возбуждения, я старалась как можно глубже заглотить этот член. Видимо, кульминация была близка, и точно… Сергей сделал несколько резких движений, я почувствовала дрожь его плоти, и тут в мой рот выплеснулся фонтан спермы… Я проглотила ее не останавливаясь, продолжая ласкать член моего невольного кавалера, не в силах оторваться от него… Его малыш снова начал напрягаться, увеличиваясь в размере. На этот раз извержение наступило быстрее. Я обсосала и облизала инструмент, глядя наверх из-под накрашенных ресниц.
- Тебе нравится? - спросил Сергей, переводя дыхание.
- Д-да… - еле прошептала я, почти лишаясь чувств от возбуждения (мой-то малыш уже давно разрывал узенькие трусики).
- Может продолжим? - шепот Сергея возбуждал…
- Я очень этого хочу… - не смогла удержаться от этой фразы я.
Сильно, но очень бережно он поднял меня за талию, пронес пару метров на руках, и, развернув и покрыв поцелуями мою шею, аккуратно облокотил животом на высокий барный табурет. Я вся текла, такого блаженства не было в моей жизни никогда, даже с самыми клевыми девчонками. Тем временем руки Сергея прошлись по моей талии и бедрам, опустились вниз и оказались под юбочкой. Пальцами он поддел тонкие полоски стрингов и стянул их вниз.
- Ты действительно не против? - спросил он. - Я не хочу тебя обижать…
- Не останавливайся, пожалуйста, не останавливайся, - ответила я, покорно оттопырив попочку и расслабившись, наклонила покорно голову, упершись руками в барную стойку.
И тут же я почувствовала, как его член коснулся моей дырочки и уперся в анус. Небольшое усилие, и его головка пронырнула вовнутрь. "Не очень и больно" - промелькнуло у меня в голове, но тут же все мысли потухли, его дилдо проникало глубже…
Минуты две, сначала неторопливых, а потом ускоренных и смелых движений, и его яички уже начали хлопать по моей заднице, утапливая член по самое небалуйся. Больно не было, возможно от алкоголя и возбуждения. Я и сама не заметила, как начала двигаться ему навстречу, двигая бедрами и подмахивая, как настоящая опытная женщина. Стиснув зубы, я тихонько застонала, боясь, чтобы не услышала Ритка (хотя хотелось просто вопить от блаженства). Одна мысль была на этот момент в голове: "Только бы подольше, только бы подольше…" Мои ягодицы бились о его живот, я бешено насаживалась на его малыша своей попочкой. И тут… внезапное помутнение сознания и резкое понимание того, что мы кончили вместе…
Если бы не его сильные руки и не табурет, я, наверное, оказалась бы на асфальте, такая приятная слабость настигла меня. Я почувствовала внутри себя его жидкость. Сергей сжал меня так крепко, что, казалось, мы слились с ним в одно целое. "Блаженство, о, Боже, какое неземное блаженство" - билось внутри меня… Ничего не хотелось делать - просто утопать в нирване. Я почувствовала, как какая-то бумажка проникла под пояс юбки и долетевший издалека голос прошептал: "Купи себе чего-нибудь из красивого белья. Я завтра обязательно дождусь окончания твоей смены, малышка…" Легкие шаги удалились в темноте парка, и одна мысль радовала мое расслабленное и полностью удовлетворенное тело - завтра я точно буду во всеоружии, потому, что буду любима!
Показаны сообщения с ярлыком порно трансексуалки. Показать все сообщения
Показаны сообщения с ярлыком порно трансексуалки. Показать все сообщения
четверг, 1 января 2009 г.
Карл, кроссдресс
— Однажды я прошел через процесс эпиляции волос, — признается Карл — Удалил все от шеи до пят, даже лобковые волосы. Это больно. Конечно, бритье лобка не было необходимостью. Я только хотел почувствовать, что ощущают женщины, когда бреют лобки для своих любимых.
Карлу тридцать пять лет, он гетеросексуал, работает брокером в инвестиционном банке. Мы сидим за кофе со сливками и кремовыми пирожными в кафе кинотеатра «Анжелика» в Западном Хьюстоне, где идет демонстрация фильма «Орландо», поставленного по мотивам одноименного романа Вирджинии Вульф. В середине повествования Орландо, герой-героиня, просыпаясь, обнаруживает, что его пол изменился.
— Тот же человек, совсем никакой разницы. Просто другого пола, — замечает он/она.
После кофе мы с Карлом собираемся в его частный класс в «Школе мисс Веры для мальчиков, желающих стать девочками». Похожие классы или частные консультации для любителей переодевания в одежду другого пола («кроссдрессеров») имеются во всех больших городах по всей стране. Карла обучали искусству макияжа, укладки волос и ношения колготок в Филадельфии, Лос-Анджелесе, Чикаго и Сан-Франциско. По словам Карла, лучше всего это делает декан их заведения Вероника Вера. Сегодня на моих глазах его побреют, намажут кремом, сделают ему прическу, наденут корсет и наложат косметику.
— Ее школа последней ступени — отличнейшее заведение, — с энтузиазмом сообщает он. — У нее прекрасные способности, которые она могла бы реализовать в театре. К тому же я получаю там лучшие советы по макияжу, чем где бы то ни было. Карл на самом деле выглядит андрогинно. (Слово «андрогинный» часто использовалось в семидесятые годы для описания Дэвида Боуи, девушек-моделей с узкими бедрами и короткими стрижками, а также для одежды, предназначенной для обоих полов. Это слово всегда вызывает в уме образ женоподобного паренька, не бесполого, но и не гиперсексуального). Из-за всех ужимок Мика Джеггера на сцене, а может быть, вопреки им, он не производит впечатление именно мужчины. Только его губы и язык обещают взрослые радости секса.
Карл не выглядит женоподобным пареньком. Он — сексуальный хамелеон, способный быть эротически привлекательным в облике любого пола.
— В мире нет места людям, подобным мне, — говорит он, сжимая чашку крепко, по-мужски. — Переодевание сейчас более принимается обществом, чем когда-либо. Но известные обществу кроссдрессеры, скорее, помпезные шуты, чем реальные люди.
В восьмидесятые годы двуполость вышла из моды и «королевам переодевания» пришлось стать более страстными и темпераментными. Чикагский Перчик, к примеру, постоянно появлялся на всех главных ток-шоу, и не раз Персонаж Дастина Хофмана из блокбастера «Тутси» был признан «в женском обличье лучшим мужчиной, нежели в мужском». Мадонна обучалась хитростям моды у Ру Пола, певца-кроссдрессера. О других парнях, желающих стать девчонками, рассказал, сделав субкультуру доступной широкой публике, документальный фильм 1990 года «Париж в огне».
В девяностых годах кроссдрессеры и лесбиянки — в прессе на центральных ролях. Кинохит 1992 года «Возмутительная игра», повествующий о любовной истории между обычным мужчиной и кроссдрессером, привлек публику искусно сделанным трюком с разоблачением. Бисексуальность — если она женская — считается даже более возбуждающей, чем лесбиянство. Лесбиянки проникли на обложку «Ньюсуик». Президент «Национальной организации в пользу женщин» Патрисия Айрленд публично заявила, что имеет мужа и любовницу. Изгибы пола в наше время — удел женщин, а не мужчин. Карл прав.
— Вы определили, кто она? — задает он вопрос. Он слегка наклоняет голову в направлении чересчур разодетой дамы (мужчины?), ожидающей у стойки свой заказ. Когда мужчина переодет женщиной, правильнее называть его «она». — Я думаю, что она вполне хороша. Я не заметил, чтобы кто-нибудь, кроме меня, тоже ее раскусил. Я думаю, она «прокатит». Если ее не разоблачат вон те молоденькие девчонки, то с ней порядок. Девчонки-подростки редко что-нибудь упускают. Они всегда смотрят на других женщин, обращают внимание на размеры, проверяют детали макияжа,
«Прокатить», пройти неузнанным — или, еще лучше, вызвать восхищение в качестве женщины — самая заветная цель кроссдрессеров. Они хотят свободно передвигаться среди людей, не вызывая испуганных и уничтожающих взглядов тех людей, которые знают, что скрывается под косметикой и париками. В таком изощренном городе, как Нью-Йорк, где надо выглядеть очень хорошо, чтобы не быть разоблаченными, средний кроссдрессер считает себя достигшим успеха, если раскусивший его человек не показывает вида, кроме короткой вспышки узнавания, когда встречаются глаза.
Каждый живущий ниже Двадцать третьей улицы Манхэттена — сосед кроссдрессера по кварталу или даже по дому. В моем доме живет Джоанна, трансвестит. Мы дружески болтаем с ней, встречаясь у почтовых ящиков или дожидаясь в прачечной, когда высохнет белье. Однажды с нее спал парик с длинными светлыми волосами, когда она вытаскивала из стиральной машины полотенца. Я отвернулась. А один раз, когда она была в полной форме, она вступила в заранее запланированную стычку с полицейским офицером на улице перед домом и забыла контролировать голос, в натуральном состоянии глубокий и мощный. Словно под гипнозом, я наблюдала за ссорой из своего окна на четвертом этаже, а пресыщенные ньюйоркцы проходили мимо, лишь мельком взглянув.
В кафе «Анжелика» я, проследив за трансвеститом, вызвавшим восхищение Карла, вижу, как она со своим заказом проходит к столику в другой конец зала. В ней почти шесть футов роста, у нее крупные руки и ноги, но на трехдюймовых каблуках она движется так же легко, как большинство женщин. Белокурые волосы — несомненно, парик. Но ничто в ее облике не режет глаз. Она может свободно ходить в местах скопления народа, и никто не посмотрит на ее адамово яблоко.
— Она в порядке, — говорю я Карлу. — А вы так же хороши?
— Лучше, — отвечает он, широко улыбаясь. — Дорогая, вам надо увидеть меня в моем маленьком черном шедевре с блестками. — Он вытягивает вперед руку, выгибая кисть. — Это просто смерть, — говорит он, делая на каждом слове ударение с видом счастливой женщины-вамп.
— Готова побиться об заклад, что это так, — поддразниваю я Карла, окидывая его оценивающим взглядом с головы до пят, чем он явно наслаждается.
С ростом пять футов восемь дюймов, натуральными светлыми волосами, стройными бедрами, подтянутым животом, мелкими чертами лица и слабой растительностью на подбородке, Карл кажется созданным для женской одежды. Это очевидно несмотря на то, что сейчас на нем классический белый хлопчатобумажный пуловер, заправленный в брюки, и «топсайдеры» на босу ногу. Обычная мужская одежда.
— У меня точно восьмой размер обуви, — говорит он. — Много ли женщин могут этим похвастаться?
— А как другие девочки в «Школе мисс Веры»? Они выглядят так же хорошо, как вы?
— Сами увидите, — отвечает он с долей самодовольства, — но я так не думаю. Нет. Мисс Вера сама шепнула мне на ушко, что я лучше всех.
Легкомысленное выражение исчезает с его лица, когда я спрашиваю:
— Как давно вы стали кроссдрессером? Воспоминание о маминой реакции на его любовь к женской одежде огорчает его.
— Я начал примерять мамину одежду, когда мне было три или четыре года, — вспоминает Карл. — Моя нянечка считала это забавным, моя мать — нет, так что мне приходилось все с себя снимать и прятать в шкаф перед ее возвращением с работы. Она приходила раньше отца. В те времена было необычным иметь работающую мать, тем более что она была представителем деловых кругов. Больше всего я любил ее вечерние туалеты. У нее были прекрасные шелковые платья, платья из длинных кусков материи, которые они с отцом привезли из Индии.
Когда я закрываю глаза, я почти чувствую, каковы они были на ощупь. — Он закрывает глаза, облизывает губы, загадочно улыбается, затем вновь поднимает веки. — Я также могу вспомнить чувство вины и стыда, переполнявшее меня. Стыд — это психическое ощущение. Я знал, что мальчик не должен этого делать, потому что мать считала это безвкусным и отвратительным с эстетической точки зрения, не вообще чем-то плохим, а именно противным на вид. Когда она заставала меня в своих вещах, ее лицо принимало такое выражение, будто она съела целый лимон.
Как и большинство кроссдрессеров, Карл пытался бороться с побуждением переодеться женщиной. В старших классах он изредка наряжался в мамины вещи, когда оба родителя уходили на вечер. Однажды они рано вернулись домой, вынудив его быстро спрятать одежду в свой шкаф и запрыгнуть в душ, чтобы смыть косметику, пока они поднимались по лестнице. Это был последний раз, когда он оделся в одежду матери.
— Интересно, догадывалась ли она, — говорит он. — Я не смог переложить ее шелковую вечернюю пижаму ей в шкаф до следующего дня. Заметила ли она, что ее нет? Чувствовала ли она на своих вещах мой запах? Мать может унюхать своего отпрыска, ведь так? Я никогда не ощущал себя с ней комфортно, потому что всегда спрашивал себя, знает ли она обо мне.
Четыре года учебы в Мичиганском университете у Карла прошли без переодевания. Подобно многим трансвеститам, он пытался избавиться от этой привычки, как другие стараются бросить пить или употреблять наркотики. Это часть их поведения, называемая «очищением», когда одежда и косметика отброшены прочь, а сам мужчина делает все возможное, чтобы подтвердить свою мужественность.
— Я поднимал тяжести, — говорит он. — Я перетрахал массу женщин. Я даже участвовал в групповых оргиях.
Позже, когда я вперые в жизни стал жить один, то начал переодеваться опять. Я чувствовал себя виноватым, одиноким и опозоренным. Когда я переодевался в женщину, я получал настоящий кайф. Потом, той же ночью, после того, как я снимал одежду — я прятал ее, запирая на ключ, — и смывал грим, у меня начинал болеть живот. Я был извращенцем. Именно так я себя тогда называл. Но остановиться я не мог.
Несмотря на то что Карл хотел жениться и особенно хотел детей, он оставался холостым, так как ни разу не встретил женщины, которой бы настолько доверял, чтобы мог поделиться своей тайной.
— Иногда, когда я был с женщиной, я воображал, что будет, если я открою свои чемоданы и покажу ей вещи, — продолжает он. — В моих фантазиях она хлопала в ладоши и говорила: «Как красиво! Ты наденешь их для меня?»
В реальной жизни она с визгом убежала бы среди ночи, а на следующий день позвонила бы моему боссу с полным отчетом. Черт, а может, еще бы сделала звоночек и маме.
В первый раз в роли Кэрол Карл появился на хэппенинге, проводившемся в филадельфийском «Хил-тон энд Тауэрс» в августе 1993 года «Международным фондом полового воспитания». Готовясь к этому событию, он взял несколько уроков в разных городах, начав в марте с Лос-Анджелеса. («Я гостил у матери и ее нового мужа, когда увидел объявление об уроках макияжа для мужчин. О Боже, моя мать снова фигурирует в моем рассказе. Не обращайте внимания».) На семинаре «Все об удалении волос» он встретился с Лайзой (Леонардом), которая рассказала ему о полном курсе в школе Вероники Веры, — «самый важный контакт» в жизни Карла.
— Я много узнал на хэппенинге, — говорит он. — Большинство трансвеститов пытаются подавить свои желания и переделать себя, пока им не исполнится тридцать пять — сорок пять лет. Тогда они говорят:
«О, черт побери, это часть меня», — и учатся жить с этим, я видел нескольких мужчин, которые задумывались о самоубийстве. Один парень пытался покончить с собой после того, как его подружка поймала его за примеркой ее нижнего белья.
Я был одним из тех, кто никогда не появлялся в женской одежде на публике. На хэппенинге мне сказали, что мои переодевания дома — не в счет. Мне нужно выходить из дома в переодетом виде, это поднимет чувство моего собственного достоинства. Я не знаю, сделал бы я это когда-нибудь без помощи мисс Веры. Вероника Вера — одна из немногих женщин в мире. которые могут захлопать в ладоши и сказать: «Как красиво! Ты наденешь их для меня?»
Я остаюсь на частный сеанс, который начинается с того, что Карл становится на колени. Он зажигает свечу и торжественно клянется “посвятить себя высвобождению своей женской энергии”. Вероника дотрагивается до его головы и называет его Кэрол.
— Кэрол, я хочу, чтобы ты разделась и надела вот эти черные трусики, — говорит она.
Я невольно замечаю, как исключительно сложена Кэрол, когда она надевает черные шелковые “плутовские трусики”, нечто среднее между “джи-стринг” и эластичным бандажом, вжимающим мужские гениталии в тело.
Когда Вероника произносит: “Мисс Кэрол приходит в такое возбуждение когда переодевается, не так ли?”, — та скромно выгибает брови.
В этом просто нет сомнения. У Кэрол явная выпуклость под трусиками.
Вероника массирует тело Кэрол перед тем, как приступить к удалению волос с помощью безопасной бритвы, электробритвы и специального крема. Кэрол, теперь с головы до пят гладенькая, принимает душ и возвращается в черной шелковой комбинации поверх трусиков. Она покорно сидит, не двигаясь, пока мисс Полетт накладывает макияж, начиная с глубокой маски. Слишком много голубого перламутра на веки, на мой взгляд. Светлая красная помада, очень приятная. Затем настает черед нижней одежды — черного кружевного бюстгальтера с толстой подкладкой, пояса с подвязками, чулок. Три парика на выбор, длинные и белокурые. Когда Кэрол надевает один из них, превращение почти завершено. Мне приходится бросить взгляд пониже, на трусики, чтобы убедиться, что Карл все еще здесь.
Свою одежду Кэрол принесла с собой, она более изысканна, чем тот выбор, который имеется в Верином гардеробе для трансвеститов. В простом черном вязаном платье длиной до колен — квадратный воротник, длинные рукава, фронтальный разрез — и черных “лодочках” на трехдюймовых каблуках Кэрол просто изумительна. Я ищу выпуклость, но ее совсем не видно. Платье легкими складками образует букву “V” в тазовой области, заставляя глаз скользить ниже, к ногам, а с ними у Кэрол все в порядке.
— Что вы думаете? — спрашивает она. — Вы разоблачили бы меня, встретив на улице? Нет, наверняка нет.
— Я бы поцеловала вас, но размажется помада, дорогуша, — говорит она, посылая вместо этого наигранные воздушные поцелуи в мою сторону.
* * *
Через несколько недель мы вновь встречаемся с Карлом за кофе со сливками в кафе кинотеатра “Анжелика”, где он только что во второй раз посмотрел “Орландо”. Его волосы отрастают.
— У меня чешется грудь, — объясняет он. — Я думал о том, чтобы поддерживать ее бритвой, но в таком случае я не смог бы встречаться с женщинами. Есть одна женщина, которую я хотел бы пригласить. Я только жду, когда отрастут волосы.
Если он найдет женщину, которая примирится с его трансвестизмом, будет ли он заниматься с ней сексом в переодетом виде?
— Не думаю. Моя главная фантазия в том, что мы при полном параде вместе, как подружки, бродим по городу. Мы бы флиртовали с мужчинами. Может быть, мы изображали бы сестер или влюбленных лесбиянок. Потом мы бы вместе вернулись домой. Я разделся бы. Мы вместе приняли бы душ и занялись бы потрясающе страстной любовью.
Но точно никто знать не может. Однажды мне может захотеться секса в женской одежде. А сейчас мне было бы достаточно быть принятым и любимым женщиной, которая знает о моих переодеваниях.
Карлу тридцать пять лет, он гетеросексуал, работает брокером в инвестиционном банке. Мы сидим за кофе со сливками и кремовыми пирожными в кафе кинотеатра «Анжелика» в Западном Хьюстоне, где идет демонстрация фильма «Орландо», поставленного по мотивам одноименного романа Вирджинии Вульф. В середине повествования Орландо, герой-героиня, просыпаясь, обнаруживает, что его пол изменился.
— Тот же человек, совсем никакой разницы. Просто другого пола, — замечает он/она.
После кофе мы с Карлом собираемся в его частный класс в «Школе мисс Веры для мальчиков, желающих стать девочками». Похожие классы или частные консультации для любителей переодевания в одежду другого пола («кроссдрессеров») имеются во всех больших городах по всей стране. Карла обучали искусству макияжа, укладки волос и ношения колготок в Филадельфии, Лос-Анджелесе, Чикаго и Сан-Франциско. По словам Карла, лучше всего это делает декан их заведения Вероника Вера. Сегодня на моих глазах его побреют, намажут кремом, сделают ему прическу, наденут корсет и наложат косметику.
— Ее школа последней ступени — отличнейшее заведение, — с энтузиазмом сообщает он. — У нее прекрасные способности, которые она могла бы реализовать в театре. К тому же я получаю там лучшие советы по макияжу, чем где бы то ни было. Карл на самом деле выглядит андрогинно. (Слово «андрогинный» часто использовалось в семидесятые годы для описания Дэвида Боуи, девушек-моделей с узкими бедрами и короткими стрижками, а также для одежды, предназначенной для обоих полов. Это слово всегда вызывает в уме образ женоподобного паренька, не бесполого, но и не гиперсексуального). Из-за всех ужимок Мика Джеггера на сцене, а может быть, вопреки им, он не производит впечатление именно мужчины. Только его губы и язык обещают взрослые радости секса.
Карл не выглядит женоподобным пареньком. Он — сексуальный хамелеон, способный быть эротически привлекательным в облике любого пола.
— В мире нет места людям, подобным мне, — говорит он, сжимая чашку крепко, по-мужски. — Переодевание сейчас более принимается обществом, чем когда-либо. Но известные обществу кроссдрессеры, скорее, помпезные шуты, чем реальные люди.
В восьмидесятые годы двуполость вышла из моды и «королевам переодевания» пришлось стать более страстными и темпераментными. Чикагский Перчик, к примеру, постоянно появлялся на всех главных ток-шоу, и не раз Персонаж Дастина Хофмана из блокбастера «Тутси» был признан «в женском обличье лучшим мужчиной, нежели в мужском». Мадонна обучалась хитростям моды у Ру Пола, певца-кроссдрессера. О других парнях, желающих стать девчонками, рассказал, сделав субкультуру доступной широкой публике, документальный фильм 1990 года «Париж в огне».
В девяностых годах кроссдрессеры и лесбиянки — в прессе на центральных ролях. Кинохит 1992 года «Возмутительная игра», повествующий о любовной истории между обычным мужчиной и кроссдрессером, привлек публику искусно сделанным трюком с разоблачением. Бисексуальность — если она женская — считается даже более возбуждающей, чем лесбиянство. Лесбиянки проникли на обложку «Ньюсуик». Президент «Национальной организации в пользу женщин» Патрисия Айрленд публично заявила, что имеет мужа и любовницу. Изгибы пола в наше время — удел женщин, а не мужчин. Карл прав.
— Вы определили, кто она? — задает он вопрос. Он слегка наклоняет голову в направлении чересчур разодетой дамы (мужчины?), ожидающей у стойки свой заказ. Когда мужчина переодет женщиной, правильнее называть его «она». — Я думаю, что она вполне хороша. Я не заметил, чтобы кто-нибудь, кроме меня, тоже ее раскусил. Я думаю, она «прокатит». Если ее не разоблачат вон те молоденькие девчонки, то с ней порядок. Девчонки-подростки редко что-нибудь упускают. Они всегда смотрят на других женщин, обращают внимание на размеры, проверяют детали макияжа,
«Прокатить», пройти неузнанным — или, еще лучше, вызвать восхищение в качестве женщины — самая заветная цель кроссдрессеров. Они хотят свободно передвигаться среди людей, не вызывая испуганных и уничтожающих взглядов тех людей, которые знают, что скрывается под косметикой и париками. В таком изощренном городе, как Нью-Йорк, где надо выглядеть очень хорошо, чтобы не быть разоблаченными, средний кроссдрессер считает себя достигшим успеха, если раскусивший его человек не показывает вида, кроме короткой вспышки узнавания, когда встречаются глаза.
Каждый живущий ниже Двадцать третьей улицы Манхэттена — сосед кроссдрессера по кварталу или даже по дому. В моем доме живет Джоанна, трансвестит. Мы дружески болтаем с ней, встречаясь у почтовых ящиков или дожидаясь в прачечной, когда высохнет белье. Однажды с нее спал парик с длинными светлыми волосами, когда она вытаскивала из стиральной машины полотенца. Я отвернулась. А один раз, когда она была в полной форме, она вступила в заранее запланированную стычку с полицейским офицером на улице перед домом и забыла контролировать голос, в натуральном состоянии глубокий и мощный. Словно под гипнозом, я наблюдала за ссорой из своего окна на четвертом этаже, а пресыщенные ньюйоркцы проходили мимо, лишь мельком взглянув.
В кафе «Анжелика» я, проследив за трансвеститом, вызвавшим восхищение Карла, вижу, как она со своим заказом проходит к столику в другой конец зала. В ней почти шесть футов роста, у нее крупные руки и ноги, но на трехдюймовых каблуках она движется так же легко, как большинство женщин. Белокурые волосы — несомненно, парик. Но ничто в ее облике не режет глаз. Она может свободно ходить в местах скопления народа, и никто не посмотрит на ее адамово яблоко.
— Она в порядке, — говорю я Карлу. — А вы так же хороши?
— Лучше, — отвечает он, широко улыбаясь. — Дорогая, вам надо увидеть меня в моем маленьком черном шедевре с блестками. — Он вытягивает вперед руку, выгибая кисть. — Это просто смерть, — говорит он, делая на каждом слове ударение с видом счастливой женщины-вамп.
— Готова побиться об заклад, что это так, — поддразниваю я Карла, окидывая его оценивающим взглядом с головы до пят, чем он явно наслаждается.
С ростом пять футов восемь дюймов, натуральными светлыми волосами, стройными бедрами, подтянутым животом, мелкими чертами лица и слабой растительностью на подбородке, Карл кажется созданным для женской одежды. Это очевидно несмотря на то, что сейчас на нем классический белый хлопчатобумажный пуловер, заправленный в брюки, и «топсайдеры» на босу ногу. Обычная мужская одежда.
— У меня точно восьмой размер обуви, — говорит он. — Много ли женщин могут этим похвастаться?
— А как другие девочки в «Школе мисс Веры»? Они выглядят так же хорошо, как вы?
— Сами увидите, — отвечает он с долей самодовольства, — но я так не думаю. Нет. Мисс Вера сама шепнула мне на ушко, что я лучше всех.
Легкомысленное выражение исчезает с его лица, когда я спрашиваю:
— Как давно вы стали кроссдрессером? Воспоминание о маминой реакции на его любовь к женской одежде огорчает его.
— Я начал примерять мамину одежду, когда мне было три или четыре года, — вспоминает Карл. — Моя нянечка считала это забавным, моя мать — нет, так что мне приходилось все с себя снимать и прятать в шкаф перед ее возвращением с работы. Она приходила раньше отца. В те времена было необычным иметь работающую мать, тем более что она была представителем деловых кругов. Больше всего я любил ее вечерние туалеты. У нее были прекрасные шелковые платья, платья из длинных кусков материи, которые они с отцом привезли из Индии.
Когда я закрываю глаза, я почти чувствую, каковы они были на ощупь. — Он закрывает глаза, облизывает губы, загадочно улыбается, затем вновь поднимает веки. — Я также могу вспомнить чувство вины и стыда, переполнявшее меня. Стыд — это психическое ощущение. Я знал, что мальчик не должен этого делать, потому что мать считала это безвкусным и отвратительным с эстетической точки зрения, не вообще чем-то плохим, а именно противным на вид. Когда она заставала меня в своих вещах, ее лицо принимало такое выражение, будто она съела целый лимон.
Как и большинство кроссдрессеров, Карл пытался бороться с побуждением переодеться женщиной. В старших классах он изредка наряжался в мамины вещи, когда оба родителя уходили на вечер. Однажды они рано вернулись домой, вынудив его быстро спрятать одежду в свой шкаф и запрыгнуть в душ, чтобы смыть косметику, пока они поднимались по лестнице. Это был последний раз, когда он оделся в одежду матери.
— Интересно, догадывалась ли она, — говорит он. — Я не смог переложить ее шелковую вечернюю пижаму ей в шкаф до следующего дня. Заметила ли она, что ее нет? Чувствовала ли она на своих вещах мой запах? Мать может унюхать своего отпрыска, ведь так? Я никогда не ощущал себя с ней комфортно, потому что всегда спрашивал себя, знает ли она обо мне.
Четыре года учебы в Мичиганском университете у Карла прошли без переодевания. Подобно многим трансвеститам, он пытался избавиться от этой привычки, как другие стараются бросить пить или употреблять наркотики. Это часть их поведения, называемая «очищением», когда одежда и косметика отброшены прочь, а сам мужчина делает все возможное, чтобы подтвердить свою мужественность.
— Я поднимал тяжести, — говорит он. — Я перетрахал массу женщин. Я даже участвовал в групповых оргиях.
Позже, когда я вперые в жизни стал жить один, то начал переодеваться опять. Я чувствовал себя виноватым, одиноким и опозоренным. Когда я переодевался в женщину, я получал настоящий кайф. Потом, той же ночью, после того, как я снимал одежду — я прятал ее, запирая на ключ, — и смывал грим, у меня начинал болеть живот. Я был извращенцем. Именно так я себя тогда называл. Но остановиться я не мог.
Несмотря на то что Карл хотел жениться и особенно хотел детей, он оставался холостым, так как ни разу не встретил женщины, которой бы настолько доверял, чтобы мог поделиться своей тайной.
— Иногда, когда я был с женщиной, я воображал, что будет, если я открою свои чемоданы и покажу ей вещи, — продолжает он. — В моих фантазиях она хлопала в ладоши и говорила: «Как красиво! Ты наденешь их для меня?»
В реальной жизни она с визгом убежала бы среди ночи, а на следующий день позвонила бы моему боссу с полным отчетом. Черт, а может, еще бы сделала звоночек и маме.
В первый раз в роли Кэрол Карл появился на хэппенинге, проводившемся в филадельфийском «Хил-тон энд Тауэрс» в августе 1993 года «Международным фондом полового воспитания». Готовясь к этому событию, он взял несколько уроков в разных городах, начав в марте с Лос-Анджелеса. («Я гостил у матери и ее нового мужа, когда увидел объявление об уроках макияжа для мужчин. О Боже, моя мать снова фигурирует в моем рассказе. Не обращайте внимания».) На семинаре «Все об удалении волос» он встретился с Лайзой (Леонардом), которая рассказала ему о полном курсе в школе Вероники Веры, — «самый важный контакт» в жизни Карла.
— Я много узнал на хэппенинге, — говорит он. — Большинство трансвеститов пытаются подавить свои желания и переделать себя, пока им не исполнится тридцать пять — сорок пять лет. Тогда они говорят:
«О, черт побери, это часть меня», — и учатся жить с этим, я видел нескольких мужчин, которые задумывались о самоубийстве. Один парень пытался покончить с собой после того, как его подружка поймала его за примеркой ее нижнего белья.
Я был одним из тех, кто никогда не появлялся в женской одежде на публике. На хэппенинге мне сказали, что мои переодевания дома — не в счет. Мне нужно выходить из дома в переодетом виде, это поднимет чувство моего собственного достоинства. Я не знаю, сделал бы я это когда-нибудь без помощи мисс Веры. Вероника Вера — одна из немногих женщин в мире. которые могут захлопать в ладоши и сказать: «Как красиво! Ты наденешь их для меня?»
Я остаюсь на частный сеанс, который начинается с того, что Карл становится на колени. Он зажигает свечу и торжественно клянется “посвятить себя высвобождению своей женской энергии”. Вероника дотрагивается до его головы и называет его Кэрол.
— Кэрол, я хочу, чтобы ты разделась и надела вот эти черные трусики, — говорит она.
Я невольно замечаю, как исключительно сложена Кэрол, когда она надевает черные шелковые “плутовские трусики”, нечто среднее между “джи-стринг” и эластичным бандажом, вжимающим мужские гениталии в тело.
Когда Вероника произносит: “Мисс Кэрол приходит в такое возбуждение когда переодевается, не так ли?”, — та скромно выгибает брови.
В этом просто нет сомнения. У Кэрол явная выпуклость под трусиками.
Вероника массирует тело Кэрол перед тем, как приступить к удалению волос с помощью безопасной бритвы, электробритвы и специального крема. Кэрол, теперь с головы до пят гладенькая, принимает душ и возвращается в черной шелковой комбинации поверх трусиков. Она покорно сидит, не двигаясь, пока мисс Полетт накладывает макияж, начиная с глубокой маски. Слишком много голубого перламутра на веки, на мой взгляд. Светлая красная помада, очень приятная. Затем настает черед нижней одежды — черного кружевного бюстгальтера с толстой подкладкой, пояса с подвязками, чулок. Три парика на выбор, длинные и белокурые. Когда Кэрол надевает один из них, превращение почти завершено. Мне приходится бросить взгляд пониже, на трусики, чтобы убедиться, что Карл все еще здесь.
Свою одежду Кэрол принесла с собой, она более изысканна, чем тот выбор, который имеется в Верином гардеробе для трансвеститов. В простом черном вязаном платье длиной до колен — квадратный воротник, длинные рукава, фронтальный разрез — и черных “лодочках” на трехдюймовых каблуках Кэрол просто изумительна. Я ищу выпуклость, но ее совсем не видно. Платье легкими складками образует букву “V” в тазовой области, заставляя глаз скользить ниже, к ногам, а с ними у Кэрол все в порядке.
— Что вы думаете? — спрашивает она. — Вы разоблачили бы меня, встретив на улице? Нет, наверняка нет.
— Я бы поцеловала вас, но размажется помада, дорогуша, — говорит она, посылая вместо этого наигранные воздушные поцелуи в мою сторону.
* * *
Через несколько недель мы вновь встречаемся с Карлом за кофе со сливками в кафе кинотеатра “Анжелика”, где он только что во второй раз посмотрел “Орландо”. Его волосы отрастают.
— У меня чешется грудь, — объясняет он. — Я думал о том, чтобы поддерживать ее бритвой, но в таком случае я не смог бы встречаться с женщинами. Есть одна женщина, которую я хотел бы пригласить. Я только жду, когда отрастут волосы.
Если он найдет женщину, которая примирится с его трансвестизмом, будет ли он заниматься с ней сексом в переодетом виде?
— Не думаю. Моя главная фантазия в том, что мы при полном параде вместе, как подружки, бродим по городу. Мы бы флиртовали с мужчинами. Может быть, мы изображали бы сестер или влюбленных лесбиянок. Потом мы бы вместе вернулись домой. Я разделся бы. Мы вместе приняли бы душ и занялись бы потрясающе страстной любовью.
Но точно никто знать не может. Однажды мне может захотеться секса в женской одежде. А сейчас мне было бы достаточно быть принятым и любимым женщиной, которая знает о моих переодеваниях.
Фантазия
Я распутная девка. Не смотря на то что мне уже 35. Да к тому же я еще и мужчина.... А как хотелось бы утро начинать с того, что после принятия ванны выйти с полотенцем на голове, подойти к зеркалу, наложить макияж, накрасить ресницы, подвести глаза и брови, подровнять пилочкой ногти, сделать педикюр и маникюр. Пока высыхает лак для ногтей, сделать укладку. Одеть бюстгальтер и пояс для чулок, затем сами чулки, тонкие темно-коричневого цвета со швом сзади и высокой пяточкой.... Босоножки на высоченном тонком каблучке. Юбочку-стреч чуть выше колена и полупрозрачную блузку, сквозь которую виден бюстгальтер весь в кружевах и грудь, которая вываливается из него. Затем духи - необычайно свежий и эротичный аромат. Все, теперь пора на работу. Ой ! Чуть не забыла одеть трусики! Они очень маленькие, с полоской сзади, которая врезается в попку и все время трет мою попочку, отчего та находится в постоянном возбуждении. Выхожу на улицу. Я как всегда опаздываю на работу. Добегаю до перекрестка и ловлю машину. Останавливается шестерка - за рулем молодой парень, лет 25-ти с длинными волосами соломенного цвета. Говорю адрес, он соглашается, и я сажусь в машину на переднее сидение. Когда я сижу , юбка поднимается чуть выше, так что видна верхняя полоска чулок и боковая застежка.... Я не собираюсь одергивать юбку. Мой водитель , болтая о всякой ерунде, на светофорах начинает поглядывать на мои ножки. Я наблюдаю за его реакцией и вижу, что ширинка начинает топорщиться от вида моих ножек. Как бы невзначай он кладет мне руку на коленку и начинает поглаживать. Я особо не сопротивляюсь, только достаю пудру, открываю зеркальце и подвожу губки. Ну вот мы и приехали, я выхожу. Денег он с меня не взял, я говорю спасибо и вылезая из машины моя юбка совсем задирается оголяя мою сладкую попочку и застежки, на которых держатся такие аппетитные чулочки. Мой водитель выходит из машины и преграждая мне дорогу начинает говорить о том, что ему очень хотелось бы увидеть меня еще раз. Делать нечего, ведь он мне тоже понравился, я назначаю ему встречу сегодня вечером. На этом же месте. Он уезжает, а я решилась пройтись немного, т.к. мое возбуждение слишком сильно, что бы показываться где бы то ни было. По дороге мне попался туалет, и я решила туда зайти, чтобы
поправить стрелку на чулке и подвести губы. Естественно , я пошла в женский туалет. А там нет писсуаров!!!!! Там только кабинки. Я открыла одну из дверей и , о Боже!, что я увидела!!!!! Там стояла шикарная дама высоко задрав юбку, и поправляла трусы, а из них вываливался непослушный член!!!!!!!!! Он был возбужден и не помещался в маленьком кусочке материи. Я стояла как зачарованная! Мой член среагировал как молния. Я стояла широко раскрыв рот и глаза а моя юбка начинала вздыматься!! Девушка оценила ситуацию быстрее , чем я и скомандовала мне- Заходи! . Я была как кролик. Тут же повиновалась и вошла в кабинку. Сердце мое колотилось как бешенное. От моей Дамы пахло очень приятно. Этот запах меня возбуждал. А она, не долго думая, притянула меня к себе и поцеловала взасос... В тот же миг ее рука скользнула мне под юбку и ухватиха мой член, готовый разодрать все. Мои ноги подкашивались от волнения и я начала медленно сползать по стенте вниз, пока не оказалась на корточках , а у меня перед носом уже торчал член моей подруги. Я подумала, как ужасно выгляжу в такой нелепой позе с размазанной помадой на губах... Я ухватила рукой член моей новой подруги и про себя отметила, что моя рука с яркими и длинными ногтями на чужом члене выглядит очень сексуально. Не в силах больше сдерживаться, я прикоснулась к губами к головке и разжала губы. Член вошел в мой ротик, руки моей подруги обхватили мою голову (окончательно повредив прическу) и стали меня просто насаживать на такую красоту . Головка была открытой и толстой, а сам ствол был более тонким но длинным. На какой то момент я вытащила член изо рта, оглядела его и стала щекотать его языком, начиная с вершины головки и постепенно двигаясь к самому основанию. Моя подрука так возбудилась , что через мгновение снова схватила за голову, вонзила член мне в рот до самого основания и испустила сладостный стон. Я почувствовала терпкий вкус во рту не всилах сдерживаться, позаботилась о себе сама. Лишь только я прикоснулась к своему члену и сделала пару движений я кончила..... Несколько капель попали мне чулки.... Затем мы поправили наши наряды и вышли из кабинки как две старые подруги. Подойдя к зеркалу возле умывальника и увидев свое отражение, мы рассмеялись. Нам еще долго пришлось приводить в порядок макияж, прежде чем выйти на улицу...
поправить стрелку на чулке и подвести губы. Естественно , я пошла в женский туалет. А там нет писсуаров!!!!! Там только кабинки. Я открыла одну из дверей и , о Боже!, что я увидела!!!!! Там стояла шикарная дама высоко задрав юбку, и поправляла трусы, а из них вываливался непослушный член!!!!!!!!! Он был возбужден и не помещался в маленьком кусочке материи. Я стояла как зачарованная! Мой член среагировал как молния. Я стояла широко раскрыв рот и глаза а моя юбка начинала вздыматься!! Девушка оценила ситуацию быстрее , чем я и скомандовала мне- Заходи! . Я была как кролик. Тут же повиновалась и вошла в кабинку. Сердце мое колотилось как бешенное. От моей Дамы пахло очень приятно. Этот запах меня возбуждал. А она, не долго думая, притянула меня к себе и поцеловала взасос... В тот же миг ее рука скользнула мне под юбку и ухватиха мой член, готовый разодрать все. Мои ноги подкашивались от волнения и я начала медленно сползать по стенте вниз, пока не оказалась на корточках , а у меня перед носом уже торчал член моей подруги. Я подумала, как ужасно выгляжу в такой нелепой позе с размазанной помадой на губах... Я ухватила рукой член моей новой подруги и про себя отметила, что моя рука с яркими и длинными ногтями на чужом члене выглядит очень сексуально. Не в силах больше сдерживаться, я прикоснулась к губами к головке и разжала губы. Член вошел в мой ротик, руки моей подруги обхватили мою голову (окончательно повредив прическу) и стали меня просто насаживать на такую красоту . Головка была открытой и толстой, а сам ствол был более тонким но длинным. На какой то момент я вытащила член изо рта, оглядела его и стала щекотать его языком, начиная с вершины головки и постепенно двигаясь к самому основанию. Моя подрука так возбудилась , что через мгновение снова схватила за голову, вонзила член мне в рот до самого основания и испустила сладостный стон. Я почувствовала терпкий вкус во рту не всилах сдерживаться, позаботилась о себе сама. Лишь только я прикоснулась к своему члену и сделала пару движений я кончила..... Несколько капель попали мне чулки.... Затем мы поправили наши наряды и вышли из кабинки как две старые подруги. Подойдя к зеркалу возле умывальника и увидев свое отражение, мы рассмеялись. Нам еще долго пришлось приводить в порядок макияж, прежде чем выйти на улицу...
Наедине
Окно его комнаты выходило на запад, и когда он наконец добрался домой, морковно-оранжевое солнце уже начинало уходить за дальние дома. Стояли погожие теплые дни бабьего лета. Он чертовски устал на работе за последнее время, и сама природа словно подсказывала предощущение праздника. Поужинав на скорую руку, он набрал наудачу два-три телефонных номера. Нет, увы! Никого из тех, с кем хотелось бы разделить сегодняшний вечер, дома не оказалось. Он неторопливо вымыл посуду и вернулся из кухни в комнату. Остановился в дверях и бесцельно, почти автоматически обвел взглядом свое одинокое, снова холостяцкое жилище. И в этот момент ощутил внутри себя даже не толчок, а сворее некое шевеление. Очень легкое, но в то же время вполне отчетливое. Это было знакомое и почти забытое чувство, которое давно уже к нему не приходило; и поначалу он даже испугался. Но как бы внутренне замер и пислушался, боясь спугнуть прораставшие в нем ощущения. Да, пожалуй. Или лучше не стоит? Нет, наверное сегодня такой день, когда это может получиться хорошо. Еще несколько минут он по инерции занимался бытовыми мелочами: расставлял по полкам разбросанные книги, подмел пол, заодно проинспектировал сожержимое холодильника... И все это время напряженно выжидал: не погаснет ли робкий огонек, тлевший внутри его сознания? Но нет, огонек разгорался все сильнее. Наконец, он решительно защелкнул замок входной двери и выдернул из розетки телефон. Потом медленно, очень медленно, с застывшим в бесстрастной маске лицом вынул запонки из рукавов рубашки. После этого надо было расстегнуть каждую пуговицу - спокойно и неторопливо. Молния на брюках. Носки. Плавки. И с каждой снимаемой часть. одежды уходила прочь какая-то часть осознания сеюя мужчиной. И вот уже можно застыть на бесконечно долгое мгновение в первозданной наготе. Нащупать абсолютный нуль, баланс инь и ян, неуловимую грань равновесия между Адамом и Евой. Так. Здесь. Сейчас. Теперь - одеваться! Черная кружевная рубашка чуть ниже колена. Такой же пеньюар. Черные прозрачные чулки. Пояс или подвязки? Подалуй, все-таки пояс. Она все увереннее ощущала себя женшиной. Ступни постепенно вспоминали ощущение высокого каблука. Эти золотые босоножки на семисантиметровой шпильке - она их так любмла! Теперь еще раз подтянуть повыше чулок. Да, ей хотелось быть сегодня настоящей женщиной - чувственной, сексуальной, ждущей и жаждущей. Она робко сделала шаг, потом второй, третий... Осторожно, но все увереннее чувствуя себя на каблуках, прошла в ванну. Подкрасила губы, потом, улыбнувшись собственному хулиганству, чуть отвела лиф и обвела помадой темные кольца вокруг сосков, которые затвердели и набухли на ее маленьких, но столь чувствительных- грудях. Сначала левая, потом правая. Подкрасить ресницы? Пожалуй, нет. Зато - духи. Она выбрала Фиджи . Молодежный тон, но ведь, в конце концов, ей нет еще даже тридцати! Обильно смочила клочок ваты и увлажнила им излюбленные точки своего тела: за ушами, на запястьях, сгибы локтей, справа и слева на шее - в тех местах, где отчетливо прощупывался участившийся пульс. Провела влажным тампоном по складкам в паху - чуть повыше конца чулка, там, где берут начало ноги. Потом подколенные впадины и, наконец, изнутри на щиколотках. Когда она вышла из ванной, уже почти стемнело. Она поплотнее задернула шторы на окнах и принесла из кухни несколько свеч. Одну из них зажгла и поставила на стол в дальнем углу комнаты. Критически оглядев все пространство, достала поднос - он все равно еще понадобится - и поставила его на стул в изголовье кровати, а на него - подсвечник со второй свечой. Теперь вся комната была стянута по диагонали нервным диалогом языков пламени. Да, сегодняшний вечер принадлежал только ей, и она хотела взять от него все до последней капли. Кстати, о музыке. Щелкнула
кассета, ваставляемая в магнитофон, и вот уже пламя свеч закачалось в такт мягкой мелодии. Кажется, это был оркестр Поля Мория. А может быть, Джемся Ласта. Впрочем, неважно. Пританцовывая в этом медленном ритме, она распечатала последнюю пачку индийских ароматических палочек. Двух штук должно было хватить вполне. Сандал? Нет, сегодня ее настроению подходили скорее мускус и жасмин. Ну что же, пусть будет так. Когда в воздухе заклубились первые струйки ароматного дыма, она снова застыла на несколько секунд, прислушиваясь поочередно ко всем своим органам чувств и проверяя, все ли ее устраивает в мизансцене сегодняшнего вечера. Низкий свет живого пламени и игра теней на стенах и потолке - вполне. Музыка - тоже: в меру тихая, но заполняющая всю комнату, тем более, что шум машин за окном по позднему времени заметно поутих. Запах? Да, тон запаха был выбран ею правильно. Пряный и чувственный, пробуждающий к жизни не тысячелепестковый лотос Брахмы в центре сознания, но скорее могучую и страшную силу пола - змею Кундалини, свернувшуюся в свои положенные три с половиной оборота в основании позвоночника. Осязание? Нет, она больше не могла этого выдержать. Контраст между мягким и нежным прикосновением, с которым прилегал к телу шелк рубашки, и напряженным, даже чуть жестковатым касанием капрона чулок на бедрах и икрах был настолько зовущим, настолько восхитительным, что она бросилась к кровати, откинулась на мягкое ворсистое покрывало и начала с мазохистской неторопливостью мучительно медленно водить ладонями по туго обтянутым бедрам - сначала снаружи, а потом, слегка раздвинув ноги, изнутри. Прочертила подушечками пальцев нервные линии вдоль предплечья и плеча, нащупывая самые чувствительные места, от едва уловимого, невесомого прикосновения к которым все тело пронизывала уже крупная дрожь. Ее пальцы скользнули чуть дальше вниз, к маленьким крепким грудям. Она охватила их своими ладонями, а бльшими и указательными пальцами начала теребить вспухшие и затвердевшие соски сквозь кружево рубашки. Это было восхитительно, но этого было мало, ей хотелось еще, больше, и всего сразу! Не отнимая рук от грудей, она скрестила ноги и ощутила восторг от их соприкосновения, по всей длине от основания бедра и до щиколотки сквозь двойной невесомый слой прозрачной черной материи, которая позволяла ногам удивительно легко скользить вверх-вниз и вокруг, нежно лаская друг дружку. Напряжение нарастало в темпе Allegro vivace, почти Presto, и вот уже она мучительно осознала, что в этом коктейле наслаждения ей не хватает боли. И тогда сначала стиснула посильнее пальцами свои грудные соски, а потом, когда и этого показалось мало, вонзила высокий и элегантный каблук золотой босоножки с правой ноги в бедро левой. Чувство острой и резкой боли, пронзившее все ее тело, было сладостным, но одновременно отрезвляющим. Она пришла в себя, поднялась и села на краю уровати, все еще разгоряченно дыша, как будто только что пробежала стометровку. Ну-ну, не торопись, малышка! - сказала она самой себе, стараясь успокоиться. Действительно, до конца программы было еще далеко. Шампанское, которое она достала из холодильника, приятно холодило ладонь, и прежде, чем поставить бутылку на поднос вместе с прочими мелочами, до которых дойдет очередь позже, она несколько раз прикоснулась к запотевшему стеклу по очереди обеими раскрасневшимися щеками. А еще через минуту, полулежа на подушках, мелкими глотками впитывала золотистую пузырящуюся влагу из хрустального бокала на длинной тонкой ножке. Первый бокал она выпила почти мгновенно, так силен был пожар, бушевавший внутри ее тела. К середине второго ей удалось уговорить себя остановиться - но только ради того, чтобы покурить. Сигарета была длинной, с золотистым ободком вокруг длинного белого фильтра. Горьковатый, чуть пощипывающий аромат табачного дыма изящно вписывался в пряную, почти приторную атмосферу, которую успели создать к этому кремени в комнате индийские благовония, но все-таки ее пухлые чувственные губы хотели большего. Докурив, она сделала еще несколько глотков из бокала, а потом обмакнула рот в шампанское и медленно, тщательно, со вкусом его облизала. Наконец, взяла с подноса банан, освободила от жесткой кожуры его пахучую белую плоть и начала неторопливо водить кончиком плода по своим сжатым губам. Сначала с внутренней стороны, вдоль щели, которая была готова в любой момент раскрыться, обнажив голодные острые зубы, и проглотить фрукт целиком в одно мгновение. Потом снаружи, по внешней стороне губ - верхней, нижней, в левом уголке рта, в правом, и снова по наружным границам губ. Эти места еще не изведали сегдня ничьих прикосновений - ни помады, ни шампанского, ни сигареты - и так истосковались по ласке, что медленное движение банана, вызывавшего вполне очевидные ассоциации, насыщало их электричеством и приводило в состояние мелкой упругой дрожи, словно они были обмотками какого-то эротического трансформатора, попавшего в короткое замыкание между Марсом и Венерой. Наконей, она гостеприимно распахнула губы и начала короткими движениями - вперед и назад, и снова вглубь, и снова обратно, и каждый раз чуть больше вперед и чуть меньше назад - поглощать вожделенный плод. Острое желание пронзило ее насквозь, и она отчетливо поняла, что именно сделает дальше, через несколько минут, но сначала надо было полностью насытить и удовлетворить свой рот. И она еще долго с наслаждением скользила губами вдоль продолговатой упругой плоти, то выпуская ее почти целиком наружу, а то погружая в себя как можно глубже и пытаясь достать до самого горла. Это никак не удавалось, но взамен она повернула фрукт набок и несколько раз запустила его вправо и влево за щеку, в пространство между губами и зубами, а потом снова погрузила банан вглубь своего рта, чуть сжала зубами и начала медленно вытягивать обратно, получая изысканное удовольствие от того, как ее зубы оставляют глубокие продолговатые борозды на его влажном пахучем теле. Но в какой-то момент устала бороться с собственным вожделением и решительно перекусила плод пополам. Сладкие куски белой плоти еще проходили один за другим сквозь горло, а она уже рванулась к подносу, зачерпнула пальцами крем из заранее открытой баночки и, подняв повыше широко расставленные ноги, начала обильно смазывать анус прохладной скользкой массой. Сначала шелковистыми прикосновениями прошлась вдоль всей щели между ягодицами, заодно прихватив и начало бедер, а потом сосредоточилась на маленьком упругом колечке, которое набухло и сжалось от возбуждения. Теплыми касаниями она постаралась успокоить напряженные мыщцы и уговорить их расступиться, потом подготовила вход пальцем и, смазав новой порцией крема третью свечу, все еще остававшуюся незажженной, одним долгим движением вонзила ее в себя почти на полную глубину. Она испытала долгожданное облегчение; в то же время, ощущение было каким-то непонятным, чуть ли не болезненным. Однако постепенно ее внутренности подстроиись под методичные и ритмичные движения того, что их заполняло, и ей становилось все приятнее. Через несколько минут она застонала, обуреваемая восторгом от ощущения собственной заполненности, и загнала свечу еще глубже - на последний мыслимый сантиметр. В этот миг она как будто увидела себя саму снаружи и изнутри одновременно, десятками глаз, ушей и ноздрей, каждой из миллиарда клеточек кожи своего тела постигая все удовольствия сегодняшнего вечера сразу: запах жасмина и искрящееся
шампанское, негромкую мягкую музыку и скольжение ног, обтянутых черными прозрачными чулками и обвитых плетением золотых босоножек на высоком каблуке, кружево рубашки, сквозь которое проглядывают набухшие соски, и мерцающее пламя свеч, и, наконец, банан, заполняющий ее рот, и свеча, постигающая глубины ее ануса. И тогда, наконец, она протянула руку к тому месту, которого до сих пор тщательно избегала, и прикоснулась пальцами к упругому твердому фаллосу. Дальним краем сознания она все это время ощущала его присутствие, но до сих пор он виделся ей лишь зеркальным отражением ее раскрытой вагины, сочащейся влагой желания. А теперь... Конечно, это член не принадлежал, не мог принадлежать ее женскому телу, и в то же время он не был чем-то посторонним, совершенно ей чуждым. она знала и любила этот член. Это был фаллос ее любимого мужчины, а значит - ее собственный. Не прекращая ни на секунду движений, насыщавших ее анус, она начала ругой рукой гладить и теребить напряженное мужское естество, то охватывая его плотный ствол ладонью, то перебирая пальцами вздувшуюся головку, а то опускаясь вниз и поглаживая нежную кожу яичек. Потом ненадолго оставила свечу в неподвижности, почти полностью погруженной в ее глубины, и начала двумя ладонями растирать эту монументальную колонну, словно пытаясь при помощи трения первобытным способом добыть огонь из своего тела. К этому времени мужское самосознание уже ожило, вернулось из небытия и настойчиво заявило о себе. Но при этом оно не умаляло и не отменяло женского, а лишь дополняло, существуя одновременно и параллельно с ним. Да, он был мужчиной, влюбленным и любимым. Сегодня он пришел к своей возлюбленной, сегодня ночь их любви, и он был счастлив, замечая, как она ждала его, сколько усилий приложила, чтобы подарить ему сегодня эту радость. Столько радости, сколько было в ее силах, и ни каплей меньше. И он наслаждался ее нежностью и раскрытостью, ее длинными ногами в изящных босоножках а высоком каблуке поверх прозрачных черных чулок - она подняла их высоко вверх в порыве страсти, а он снова и снова гладил их своими руками, полируя до блеска. Он вбирал в себя ее пухлые чувственные губы, и сердце замирало от того, как все внутри нее судорожно сжимается, когда он погружается в ее глубины... И в то же время она оставалась енщиной, влюбленной и любимой. Да, к ней сегодня пришел ее возлюбленный, сегодня ночь их страсти, и она была счастлива ощущать его желание и добрую силу. Наслаждаться его терпеливостью и умением, его крепким фаллосом, пронзавшим всю ее насквозь. Его умным тонким лицом, его крепким торсом и удивительными руками, такими ласковыми, что, казалось, она превращается под их прикосновениями в послушную глину, из которой он лепил прекрасную скульптуру. С каждым движением разделявшее их расстояние становилось на шаг короче, они были все ближе и все желаннее друг для друга, и вот, наконец, настал миг последнего упоения. Берлинская стена разнополости рухнула, седьмая вуаль упала наземь, и на бесконечно долгое мгновение удалось вернуть изначальную неразделенную целостность. Щива сеодинился с Шакти. Божественный перво-Адам, из ребра которого еще не изъяли Еву, не вкусивший первородного греха и исполненный чистой радости. Опустим же очи долу и тихо удалимся, оставиви его-ее-их наедине. Немногие достойны узреть сияние фаворского света, недостойным же оно способно выжечь глаза. Назавтра его разбудит будильник.
кассета, ваставляемая в магнитофон, и вот уже пламя свеч закачалось в такт мягкой мелодии. Кажется, это был оркестр Поля Мория. А может быть, Джемся Ласта. Впрочем, неважно. Пританцовывая в этом медленном ритме, она распечатала последнюю пачку индийских ароматических палочек. Двух штук должно было хватить вполне. Сандал? Нет, сегодня ее настроению подходили скорее мускус и жасмин. Ну что же, пусть будет так. Когда в воздухе заклубились первые струйки ароматного дыма, она снова застыла на несколько секунд, прислушиваясь поочередно ко всем своим органам чувств и проверяя, все ли ее устраивает в мизансцене сегодняшнего вечера. Низкий свет живого пламени и игра теней на стенах и потолке - вполне. Музыка - тоже: в меру тихая, но заполняющая всю комнату, тем более, что шум машин за окном по позднему времени заметно поутих. Запах? Да, тон запаха был выбран ею правильно. Пряный и чувственный, пробуждающий к жизни не тысячелепестковый лотос Брахмы в центре сознания, но скорее могучую и страшную силу пола - змею Кундалини, свернувшуюся в свои положенные три с половиной оборота в основании позвоночника. Осязание? Нет, она больше не могла этого выдержать. Контраст между мягким и нежным прикосновением, с которым прилегал к телу шелк рубашки, и напряженным, даже чуть жестковатым касанием капрона чулок на бедрах и икрах был настолько зовущим, настолько восхитительным, что она бросилась к кровати, откинулась на мягкое ворсистое покрывало и начала с мазохистской неторопливостью мучительно медленно водить ладонями по туго обтянутым бедрам - сначала снаружи, а потом, слегка раздвинув ноги, изнутри. Прочертила подушечками пальцев нервные линии вдоль предплечья и плеча, нащупывая самые чувствительные места, от едва уловимого, невесомого прикосновения к которым все тело пронизывала уже крупная дрожь. Ее пальцы скользнули чуть дальше вниз, к маленьким крепким грудям. Она охватила их своими ладонями, а бльшими и указательными пальцами начала теребить вспухшие и затвердевшие соски сквозь кружево рубашки. Это было восхитительно, но этого было мало, ей хотелось еще, больше, и всего сразу! Не отнимая рук от грудей, она скрестила ноги и ощутила восторг от их соприкосновения, по всей длине от основания бедра и до щиколотки сквозь двойной невесомый слой прозрачной черной материи, которая позволяла ногам удивительно легко скользить вверх-вниз и вокруг, нежно лаская друг дружку. Напряжение нарастало в темпе Allegro vivace, почти Presto, и вот уже она мучительно осознала, что в этом коктейле наслаждения ей не хватает боли. И тогда сначала стиснула посильнее пальцами свои грудные соски, а потом, когда и этого показалось мало, вонзила высокий и элегантный каблук золотой босоножки с правой ноги в бедро левой. Чувство острой и резкой боли, пронзившее все ее тело, было сладостным, но одновременно отрезвляющим. Она пришла в себя, поднялась и села на краю уровати, все еще разгоряченно дыша, как будто только что пробежала стометровку. Ну-ну, не торопись, малышка! - сказала она самой себе, стараясь успокоиться. Действительно, до конца программы было еще далеко. Шампанское, которое она достала из холодильника, приятно холодило ладонь, и прежде, чем поставить бутылку на поднос вместе с прочими мелочами, до которых дойдет очередь позже, она несколько раз прикоснулась к запотевшему стеклу по очереди обеими раскрасневшимися щеками. А еще через минуту, полулежа на подушках, мелкими глотками впитывала золотистую пузырящуюся влагу из хрустального бокала на длинной тонкой ножке. Первый бокал она выпила почти мгновенно, так силен был пожар, бушевавший внутри ее тела. К середине второго ей удалось уговорить себя остановиться - но только ради того, чтобы покурить. Сигарета была длинной, с золотистым ободком вокруг длинного белого фильтра. Горьковатый, чуть пощипывающий аромат табачного дыма изящно вписывался в пряную, почти приторную атмосферу, которую успели создать к этому кремени в комнате индийские благовония, но все-таки ее пухлые чувственные губы хотели большего. Докурив, она сделала еще несколько глотков из бокала, а потом обмакнула рот в шампанское и медленно, тщательно, со вкусом его облизала. Наконец, взяла с подноса банан, освободила от жесткой кожуры его пахучую белую плоть и начала неторопливо водить кончиком плода по своим сжатым губам. Сначала с внутренней стороны, вдоль щели, которая была готова в любой момент раскрыться, обнажив голодные острые зубы, и проглотить фрукт целиком в одно мгновение. Потом снаружи, по внешней стороне губ - верхней, нижней, в левом уголке рта, в правом, и снова по наружным границам губ. Эти места еще не изведали сегдня ничьих прикосновений - ни помады, ни шампанского, ни сигареты - и так истосковались по ласке, что медленное движение банана, вызывавшего вполне очевидные ассоциации, насыщало их электричеством и приводило в состояние мелкой упругой дрожи, словно они были обмотками какого-то эротического трансформатора, попавшего в короткое замыкание между Марсом и Венерой. Наконей, она гостеприимно распахнула губы и начала короткими движениями - вперед и назад, и снова вглубь, и снова обратно, и каждый раз чуть больше вперед и чуть меньше назад - поглощать вожделенный плод. Острое желание пронзило ее насквозь, и она отчетливо поняла, что именно сделает дальше, через несколько минут, но сначала надо было полностью насытить и удовлетворить свой рот. И она еще долго с наслаждением скользила губами вдоль продолговатой упругой плоти, то выпуская ее почти целиком наружу, а то погружая в себя как можно глубже и пытаясь достать до самого горла. Это никак не удавалось, но взамен она повернула фрукт набок и несколько раз запустила его вправо и влево за щеку, в пространство между губами и зубами, а потом снова погрузила банан вглубь своего рта, чуть сжала зубами и начала медленно вытягивать обратно, получая изысканное удовольствие от того, как ее зубы оставляют глубокие продолговатые борозды на его влажном пахучем теле. Но в какой-то момент устала бороться с собственным вожделением и решительно перекусила плод пополам. Сладкие куски белой плоти еще проходили один за другим сквозь горло, а она уже рванулась к подносу, зачерпнула пальцами крем из заранее открытой баночки и, подняв повыше широко расставленные ноги, начала обильно смазывать анус прохладной скользкой массой. Сначала шелковистыми прикосновениями прошлась вдоль всей щели между ягодицами, заодно прихватив и начало бедер, а потом сосредоточилась на маленьком упругом колечке, которое набухло и сжалось от возбуждения. Теплыми касаниями она постаралась успокоить напряженные мыщцы и уговорить их расступиться, потом подготовила вход пальцем и, смазав новой порцией крема третью свечу, все еще остававшуюся незажженной, одним долгим движением вонзила ее в себя почти на полную глубину. Она испытала долгожданное облегчение; в то же время, ощущение было каким-то непонятным, чуть ли не болезненным. Однако постепенно ее внутренности подстроиись под методичные и ритмичные движения того, что их заполняло, и ей становилось все приятнее. Через несколько минут она застонала, обуреваемая восторгом от ощущения собственной заполненности, и загнала свечу еще глубже - на последний мыслимый сантиметр. В этот миг она как будто увидела себя саму снаружи и изнутри одновременно, десятками глаз, ушей и ноздрей, каждой из миллиарда клеточек кожи своего тела постигая все удовольствия сегодняшнего вечера сразу: запах жасмина и искрящееся
шампанское, негромкую мягкую музыку и скольжение ног, обтянутых черными прозрачными чулками и обвитых плетением золотых босоножек на высоком каблуке, кружево рубашки, сквозь которое проглядывают набухшие соски, и мерцающее пламя свеч, и, наконец, банан, заполняющий ее рот, и свеча, постигающая глубины ее ануса. И тогда, наконец, она протянула руку к тому месту, которого до сих пор тщательно избегала, и прикоснулась пальцами к упругому твердому фаллосу. Дальним краем сознания она все это время ощущала его присутствие, но до сих пор он виделся ей лишь зеркальным отражением ее раскрытой вагины, сочащейся влагой желания. А теперь... Конечно, это член не принадлежал, не мог принадлежать ее женскому телу, и в то же время он не был чем-то посторонним, совершенно ей чуждым. она знала и любила этот член. Это был фаллос ее любимого мужчины, а значит - ее собственный. Не прекращая ни на секунду движений, насыщавших ее анус, она начала ругой рукой гладить и теребить напряженное мужское естество, то охватывая его плотный ствол ладонью, то перебирая пальцами вздувшуюся головку, а то опускаясь вниз и поглаживая нежную кожу яичек. Потом ненадолго оставила свечу в неподвижности, почти полностью погруженной в ее глубины, и начала двумя ладонями растирать эту монументальную колонну, словно пытаясь при помощи трения первобытным способом добыть огонь из своего тела. К этому времени мужское самосознание уже ожило, вернулось из небытия и настойчиво заявило о себе. Но при этом оно не умаляло и не отменяло женского, а лишь дополняло, существуя одновременно и параллельно с ним. Да, он был мужчиной, влюбленным и любимым. Сегодня он пришел к своей возлюбленной, сегодня ночь их любви, и он был счастлив, замечая, как она ждала его, сколько усилий приложила, чтобы подарить ему сегодня эту радость. Столько радости, сколько было в ее силах, и ни каплей меньше. И он наслаждался ее нежностью и раскрытостью, ее длинными ногами в изящных босоножках а высоком каблуке поверх прозрачных черных чулок - она подняла их высоко вверх в порыве страсти, а он снова и снова гладил их своими руками, полируя до блеска. Он вбирал в себя ее пухлые чувственные губы, и сердце замирало от того, как все внутри нее судорожно сжимается, когда он погружается в ее глубины... И в то же время она оставалась енщиной, влюбленной и любимой. Да, к ней сегодня пришел ее возлюбленный, сегодня ночь их страсти, и она была счастлива ощущать его желание и добрую силу. Наслаждаться его терпеливостью и умением, его крепким фаллосом, пронзавшим всю ее насквозь. Его умным тонким лицом, его крепким торсом и удивительными руками, такими ласковыми, что, казалось, она превращается под их прикосновениями в послушную глину, из которой он лепил прекрасную скульптуру. С каждым движением разделявшее их расстояние становилось на шаг короче, они были все ближе и все желаннее друг для друга, и вот, наконец, настал миг последнего упоения. Берлинская стена разнополости рухнула, седьмая вуаль упала наземь, и на бесконечно долгое мгновение удалось вернуть изначальную неразделенную целостность. Щива сеодинился с Шакти. Божественный перво-Адам, из ребра которого еще не изъяли Еву, не вкусивший первородного греха и исполненный чистой радости. Опустим же очи долу и тихо удалимся, оставиви его-ее-их наедине. Немногие достойны узреть сияние фаворского света, недостойным же оно способно выжечь глаза. Назавтра его разбудит будильник.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)