Безумная ночь

Замуж я выскочила в двадцать лет совершенно неожиданно для себя. как говорится, "в отместку". Меня покинул возлюбленный, роман с которым длился два года. Он бросил меня, когда узнал, что я беременна, и очень скоро женился на другой. Я была буквально убита, очень переживала, даже хотела покончить с собой, но тут как раз подвернулся молодой офицер, на 10 лет старше меня. Он уговорил меня не делать аборт, и я с ходу вышла за него замуж. Мне было бы грех жаловаться: муж - человек серьезный, умный, не гуляка и не пьяница, всегда был моему сыну настоящим отцом. Сейчас он уже контр-адмирал. Ко мне относится тепло, внимательно, скандалов у нас не бывает, но нет и той страстной влюбленности, того светлого и радостного общения, которое было у меня до замужества с моим беспутным Володькой.
Я все время хотела иметь второго ребенка, никак не предохраняюсь, но почему-то у нас не получается. Я даже не знаю, кто виновен в этом. Может быть, мы оба, потому что наши интимные встречи из-за его постоянных служебных отлучек проходят редко и без особого накала и упоения: мы словно добросовестно выполняем какую-то не очень интересную обязанность. Все время у меня уходило на занятия хозяйством и воспитание сына, в чем мне всегда помогала мама, которая живет вместе с нами.
Когда сын вырос, он уехал в морское училище, решив идти по стопам отчима. Дом опустел. В начале зимы, изнывая от тоски, я решила навестить сестру, живущую в Москве, немножко развеяться. Прожила там неделю и уже начала скучать по дому, не находя ничего хорошего и интересного.
Но вот однажды, прогуливаясь в центре, я зашла в ювелирный магазин и стала рассматривать витрины. Я заметила, что за мной неотступно следует мужчина, украдкой ощупывая меня изучающим взором. В его глазах я, наверное, выглядела весьма импозантно: вся в мехах - шапка, шуба, сапожки. Незнакомец тоже довольно видный, представительный - прилично одет и недурен собой. Стоя у витрины рядом со мной, он обратился ко мне с каким-то вопросом. Завязался разговор. Из магазина вышли вместе. Он представился Вадимом, работником издательства, предложил подвезти меня на своей машине или приятно провести вечер вместе - например, зайти в гости к его хорошему другу, вполне приличному человеку. К себе он не может пригласить, так как живёт не один.
Сестра предостерегала меня от случайных знакомств: Москва забита мафиози и проходимцами всех мастей.
Я в своей роскошной "упаковке" для них особенно желанная добыча. Вадим настойчиво уговаривал меня, осыпая комплиментами и уверяя меня в полнейшей безопасности. Я колебалась: и развлечься хотелось и страшновато. В конце концов, решилась: была, не была!
У станции Аэрофлот мы свернули в переулок и установились у многоэтажного дома. Хозяин трёхкомнатной квартиры, Олег Иванович, симпатичный дядя лет сорока, казалось, только и ждал нашего прихода, был любезен и гостеприимен. Сначала я держалась настороженно, но мужчины с такой предупредительностью и обожанием вились вокруг, не допуская ни малейшей развязанности, что я растаяла и с головой окунулась в легкую и приятную атмосферу непринужденности и свободы. Конечно же, была музыка, было спиртное, и я без опасения выпила коньяку больше, чем когда-либо в жизни.
Когда Вадим предложил пройти с ним в другую комнату "побеседовать", я восприняла это как должное, без ломания. Никогда в жизни я не слышала столько ласковых и восторженных слов в свой адрес, чем в этот раз, когда Вадим стал пылко осыпать меня поцелуями. Под его ловкими руками одежды одна за другой слетали с меня.
Дальше была сказка, волшебное очарование. Кажется, у меня не осталось ни одного кусочка тела, которого Вадим не покрыл бы своими поцелуями. Когда же он трепетно и нежно прильнул к самому сокровенному и чувствительному месту, лаская меня языком, погружая его в меня - чего я раньше не испытывала - я совсем потеряла голову. Я купалась в наслаждении, плыла в море блаженства, пока пронзительный и безмерно сладостный приступ, сильный, как, удар молнии, не потряс все моё тело. Я не могла сдержать громкого крика, вырвавшегося, кажется, из самой глубины моего естества.
Но это было только начало. Овладев мной, Вадим часто менял позы: то сверху, то высоко подняв мне ноги, то сбоку водрузив меня на себя. И какой волшебной музыкой звучали для меня его восторженные похвалы и страстные восклицания. Я изнемогла от этого блистательного фейерверка ласк и, в конце концов, одновременно с ним испытала еще один такой мощный и ослепительный оргазм, что некоторое время лежала, раскинувшись в блаженном бессилии. Вадим благодарно ласкал меня, гладя и целуя мои груди, живот, бедра...
Когда к нам присоединился хозяин квартиры, меня это почему-то ничуть не смутило. Оба они слились в одного многорукого, неутомимого и вездесущего любовника, который погружал меня в безбрежный океан наслаждения. Это ощущение еще больше усилилось, когда к ним присоединился пришедший, видимо, по их вызову Сергей, лет 25. Мы прервались, посидели за столом, еще выпили и вновь расположились на ложе любви уже вчетвером. Раньше я и в горячечном бреду не могла себе представить, что может испытать женщина, которую одновременно ласкают трое сильных и опытных мужчин. Снова все началось с ласк, поцелуев и поглаживаний. Сергей оседлал меня, встав на колени так, что его туго налившийся мощный инструмент находился прямо у моего лица. Сергей не спешил, он водил своим орудием по моим губам, у ноздрей, за ушами, по шее, груди, соскам. Невозможно передать то ощущение, которое я испытала при этом!
Мужчины постоянно менялись местами, располагаясь все в новых и новых комбинациях, заставляя меня вновь и вновь содрогаться в конвульсиях мощных оргазмов. За всю ночь мы прервали эту феерическую игру всего несколько раз, чтобы пяток минут передохнуть, сбегать в ванну, пропустить еще по стопочке коньяку и вновь окунуться в омут огненной страсти. Особой неутомимостью отличался Сергей, он доводил меня до белого каления. Я неистовствовала, металась под ним; как в бреду, и кричала, судорожно сжимая его в своих объятиях.
Заснули мы только в восемь утра. А днем Вадим отвез меня к сестре. Мужчины дали мне свои телефоны, взяв обещание, что я буду наезжать регулярно. Долго я находилась под впечатлением этой безумной ночи.
Наверное, я всё же порочная женщина, потому что если быть искренней до конца, то должна признать: эта ночь была самым радостным, светлым и счастливым событием в моей жизни. Она не прошла для меня бесследно: через месяц я убедилась, что забеременела. Случилось то чудо, которого я ждала давно. Интересно, кто же из них троих автор? Скорее всего, все-таки Сергей. Уж очень жарок был тот пыл, с которым я ему отдавалась.
Вместе с радостью я испытала и горечь: увы, новые встречи с моей "тройкой", о которых я мечтала с таким трепетом, пока придется отложить.

В ожидании любви

Я стою у распахнутого окна и с интересом наблюдаю за соседской девочкой-пацанкой, выгуливающей забавного пуделька. С каждым днем она становится все смелее и уже в открытую разглядывает меня, становясь на цыпочки. Телефонный звонок обрывает нашу идиллию, и я мчусь в прихожую.
- Але, Костя? Здорово! Тут интересный материальчик для тебя есть, так что бери поллитру - и приезжай!
- Какой, к чертям собачьим, "материальчик"? - Я начинаю свирепеть и, не желая расстраивать друга, заканчиваю разговор. - Извини, сегодня не получится. Позвони в пятницу утром, ладно? Бай
Шлепая босыми ногами и роняя дорогой "парламентский" пепел на ковер, я возвращаюсь на исходную позицию. Ну вот, конечно, девчонка уже ушла! Впрочем. Скоро пять часов, и должна нарисоваться Лена. И вот тогда я. А что, собственно, я с ней сделаю? Ну, выпьем вина, ну, поедим тошнотворных крабовых палочек из минтая, ну, потрахаемся
С Ленкой у меня это продолжается около года. Точнее, с того самого дня, как она появилась в нашем агентстве. Вначале все было вроде как ничего, да и, честно говоря, встречаться с чужой женой по секрету от всех, кроме, естественно, сотрудников (от этих ничего не скроешь) - по-кайфу. "Милый" Да какой же я милый? Тридцатилетние мужики, для которых смысл жизни заключается в утреннем похмелье, дневном сексе и вечерней пьянке, милыми быть в принципе не могут. Но вот для Лены я - милый, а для собственной жены - нет.
Добравшись до дивана, я начинаю ждать. Процесс этот, надо сказать, намного восхитительнее самой встречи и даже секса, поскольку можно дать волю фантазии.
"Милый, сегодня я приготовила для тебя что-то особенное"
Нет уж, только не это! "Особенным" я насладился еще во время нашего первого свидания, когда Елена Прекрасная привела меня, полуживого после банкета, к себе домой. В особенный восторг меня привел массаж простаты, после которого я неделю передвигался с мучительной гримасой на лице под сочувствующими взглядами сослуживцев. Как я с удивлением узнал впоследствии, эта процедура должна была вызвать у меня стойкую эрекцию и непреодолимое желание любить, любить и любить. Лена добилась своего, но отнюдь не благодаря мануальной терапии. - В тот вечер я был настолько пьян, что показал ей свою мужскую силу вполне достойно, поскольку никак не мог логически завершить начатое. Когда я начинал уставать и, подавая ей знак, отчаянно кашлял, она отпускала меня (вернее, "его"), и переходила к другим упражнениям, затруднявшим мое дыхание и вызывавшим аритмию. Нет, я, конечно, люблю оральный секс, но. Поверьте, наслаждаться ароматом женщины и "улетать в космос" после выпитого спиртного одновременно - нереально!
И вот, со слипающимися от сна глазами и - что удивительно! - желанием тотчас же выпить пива, я с усердием доделывал незаконченную своим "приятелем" работу, в то же время злорадствуя по поводу оставшейся где-то там жены, не желающей называть меня "милым".
- Котенок, ты кончила? - хриплю я, пытаясь выбраться из-под Ленки, чтобы "в порыве страсти" поцеловать ее в губы.
- Нет-нет, еще немножко. Не надо так сильно. А теперь сильней. Да нет, просто поцелуй! Ну ты что, в первый раз? Подожди, я сама.
- Что - сама?
- Дурак. Ой!
Ф-фу, вроде все. Я откидываюсь на подушку и готовлюсь увидеть во сне свою разъяренную "половину". - Милый, как мне было хорошо. Да, но ты ведь не кончил?!
С ужасом я ощущаю ее руку на своем животе. Рука ползет вниз, и я понимаю: главное отличие женщины от мужчины в том, что она может имитировать оргазм, а я - нет.
- Ну, хочешь, я тебя еще немножечко поласкаю. А потом ты меня!
Хочу ли я этого? Да катись ты.
- Конечно, котенок, если только ты не устала. Мне никогда не было так хорошо! И, ты знаешь, мне совсем не хочется спать. Так бы и любил тебя всю жизнь!
- Нет, правда? Слушай. А ты любишь позу "шесть - девять"? Мой муж ее просто ненавидит! Придурок, да?
Господи, как я его понимаю.
- Леночка, ты сводишь меня с ума. Только, если можно, ты - сверху, ладно?
В тот вечер я так и не кончил. Наверное, именно это оскорбило мое мужское достоинство, поэтому через три дня мы снова встретились, на этот раз - в моей квартире. Я даже не стал менять постельное белье, чтобы в полной мере ощутить прелесть измены. "Тебе нужен халатик? Сейчас достану из шкафа"
И все-таки, целый год - это много. Мысленно я называю Лену своей второй женой, и это, увы, не радует. Я снова нахожусь в ожидании любви, которая почему-то ускользает от меня. Может, мой жизненный опыт поможет завоевать сердце какой-нибудь совсем юной девочки, еще способной на высокие чувства?
Пепел от "Парламента" падает вниз, на козырек моей девятиэтажки, и я вновь смотрю на соседскую девчонку. Совсем не стесняясь, она, встав на скамейку, с интересом разглядывает меня и даже, по-моему, улыбается. Возможно, через некоторое время она забудет то, чему ее учили дома и в техникуме и позвонится в мою квартиру под предлогом попросить стремянку или соль. Во всяком случае, не каждая юная особа будет так вот открыто и с удовольствием разглядывать обнаженного мужчину в окне четвертого этажа.

Валентина

Наконец я выбрался на дачу к Валентине. Она была женой моего дяди: ей было 45, а мне 15. Сегодня она специально приготовила для меня баню и, впустив меня в предбанник, зашла следом. Я принялся раздеваться; Валентина, босиком и в халате, следила за мной. Когда я разделся, у меня уже стоял. Я подошел к Валентине и, развязав поясок, сдернул с нее халат. Под ним она была абсолютно голой. Я молча притиснул ее к деревянной стене и, согнув ноги в коленях, привычно ввел в ее теплую, истосковавшуюся по мне за месяцы разлуки, щель свой член. Когда член вошел в нее по самые яйца и уперся в матку, Валентина тихо застонала и шепнула: "Ну давай же, миленький". Я начал двигаться, трахая ее стоя. Валентина постанывала в такт моим ударам и что-то шептала, покрывая поцелуями мою грудь. По тому, как истекала влагой ее вагина и по ее прерывистому дыханию я понял, как сильно она возбуждена. Три года назад, когда Валентина впервые трахнула меня, я был девственником и еще не умел контролировать свою страсть. За полчаса нашего первого полового акта я успел кончить трижды, пока Валентина добралась до оргазма. В тот день я ночевал у них, дядя с утра ушел на работу, и она вошла ко мне с утра в одной ночной рубашке. Увидев недвусмысленную выпуклость на одеяле, Валентина поинтересовалась, возбуждает ли она меня.
Когда я, сглотнув слюну, ответил утвердительно, она без лишних слов сбросила с меня одеяло и оседлала меня. Меня поразил жар ее темной промежности, прижавшейся к моему телу. А когда Валентина, приподняв зад, стала медленно насаживать свою горячую мокрую щель на мой член, я с громким стоном кончил еще до того, как член вошел до упора. Но Валентина, не сказав ни слова, принялась делать вращательные движения тазом, от которых мой слабеющий член внутри нее стал наливаться новой силой. Продолжая двигаться на мне, Валентина стала стаскивать с себя ночную рубашку. Это было ошибкой: увидев ее большие груди с напряженными коричневыми сосками, я затрясся как в лихорадке, и, вцепившись пальцами в ее ягодицы, вновь кончил в мокрое от женских выделений и моей спермы влагалище. Следующие двадцать минут Валентина безостановочно трахала меня, изо всех сил двигая задницей и теребя свои соски. Она все больше заводилась, чувствуя, как мой член твердеет внутри нее, и наконец мощные спазмы охватили ее влагалище, Валентина судорожно задергалась, громко закричала и упала мне на грудь, все еще сладострастно двигая тазом. Доведенный до экстаза судорогами ее влагалища, я в третий раз спустил в ее бьющееся на мне в оргазме тело. С тех пор почти все наши оргазмы стали синхронными. Валентина научила меня всему, что она знала о сексе, и я был способным учеником.
Она учила меня целоваться и пользоваться презервативом, хотя презерватив нам ни разу не понадобился. Лишь только педставлялась возможность, мы немедленно отдавались друг другу. Стоило мне попросить, и Валентина всегда была готова раздвинуть ноги для своего пылкого племянника, а если у нее были месячные, ее великолепный рот и попка всегда были к моим услугам. Валентина равно любила традиционный, оральный и анальный секс. Количество поз, которым она меня научила, я, пожалуй, не смог бы пересчитать. А то, что она была почти в три раза меня старше, и приходилась мне теткой, лишь еще больше возбуждало нас обоих. А сейчас, в теплом предбаннике, наше с Валентиной совокупление подходило к финалу. Теперь она вскрикивала всякий раз, когда мой член натирал ее матку; ее широко расставленные ноги начали дрожать. Лицо Валентины покрылось мелкими бисеринками пота. Она с громким шлепком резко положила руки на мои ягодицы и, помогая мне, принялась еще сильнее вколачивать в себя мой член. Вскоре ее влагалище стало бешено сокращаться, и Валентина начала спускать, дрожа всем телом и громко охая. В бурном оргазме она исступленно прижимала меня к себе и стонала: "Кон... Ох! Кончай... О-ох! Кончай в меня!..." Я перестал сдерживаться и начал яростно выплескивать в ее агонизирующее влагалище то, что накопилось в моих яичках за месяцы разлуки.
Наконец, мы замерли, все еще соединенные в одно целое. Валентина тихо всхлипывала и пыталась выравнить дыхание. Я целовал ее влажное от пота лицо. Затем мы нежно разъединились и присели на лавку. Из истерзанной щели Валентины тут же хлынул тонкий ручеек моей спермы: - Я так соскучилась, - сказала она, тяжело дыша. - А ты вспоминал меня? - Ты же знаешь. Я трахал твои трусики каждую ночь. (Я как-то упросил ее подарить мне ее белье). - Мой сладкий... - к Валентине начало возвращаться ее обычное настроение. - Может, ты хочешь меня еще раз? - Я хочу тебя еще десять раз. Я хочу затрахать тебя сегодня до изнеможения. Мой палец прошелся по ее лону и начал нахально таранить ее влагалище. Валентина рефлекторно сдвинула ноги и стала ритмично сжимать и разжимать мышцы бедер, помогая моей руке. - Пойдем... в парную... - выговорила она, - если... ммм... не хочешь, чтобы я... о! ...кончила в одиночку. Она с силой оторвалась от меня и, покачивая тяжелыми бедрами, пошла в жаркую парную. Я последовал за ней. Баня была протоплена хорошо, пар был сухой. Валентина улеглась на полку вниз животом и протянула мне заготовленный веник. Я начал хлестать по ее плечам и спине, постепенно опускаясь все ниже. Веник оставлял красные следы на ее теле. Когда я добрался до ягодиц Валентины, она принялась приподнимать их навстречу ударам; я знал, что все это очень возбуждает ее.
Зная ее пристрастия, я стал хлестать по тому месту, где округлые бедра переходили в литые ягодицы, и вскоре Валентина стала извиваться под моими ударами, похотливо двигая задом. Мой член стоял, как дубинка. Вскоре с губ Валентины сорвался первый стон, и она тут же попросила меня вставить ей, чтобы помочь закончить. Мне не требовались излишние приглашения. Я отшвырнул веник, вскочил на полку и навалился на исхлестанную спину Валентины. Она завела руки назад и приглашающе раздвинула свои тяжелые ягодицы. Взяв в руку член, я приставил его к хорошо разработанному темному отверстию и стал погружать его в задний проход Валентины. Член вошел туго, но легко - наверное, из-за обилия влаги, покрывавшей наши тела. Валентина сладко застонала, почувствовав глубоко в себе мою плоть и задвигалась подо мной, как похотливая кошка. Наши мокрые от пота тела были скользкими, но мы были плотно соединены. Мы долго были на пороге оргазма, изо рта Валентины капала слюна, я целовал и покусывал ее покрытую родинками спину. Наконец, мы замерли на секунду, ощутив приход пика наслаждения, и яростно задвигались, стараясь продлить оргазм как можно дольше. Валентина билась подо мной, высоко вскидывая пронзенную мной задницу, а я жесточенно спускал в ее узкий проход. Потом мы замерли, полные бесконечной любви друг к другу.
Мы с Валентиной очень любили эти первые минуты после секса, когда нежность и благодарность к партнеру переполняет тебя... ...Минут пятнадцать мы отдыхали, сидя на полке в обнимку. Потом Валентина провела ладошкой по моему члену и, удостоверившись в его готовности, соскочила с полки и вышла, сказав мне подождать. Я в нетерпении ожидал ее, а когда Валентина вернулась, от ее вида мой член встал мгновенно. На ней был плотный белый лифчик, туго облегающий ее грудь, и черные нейлоновые чулки, поднимавшиеся почти до самой промежности. Валентина села на полку, любуясь на мой торчащий член. Я стоял перед ней, ожидая ее приказа. - Не раздевай меня, я хочу тебя прямо так, - сказала она, медленно откинулась на спину и широко раздвинула ноги. Ее великолепная щель в непосредственной близости от облегающих бедра черных чулок была в моем распоряжении. Я подошел к Валентине и медленно до упора погрузил в нее член. Валентина высоко подняла ноги и закинула их мне на плечи. Я принялся стоя трахать ее, чувствуя, как мои яички ударяются о ее влажную задницу. Нейлон ее чулок нежно ласкал мою шею... Если бы в то время захваченные сексом любовники посмотрели в маленькое окошечко парной, выходящее в соседний двор, они бы увидели приникшее к нему лицо соседской двенадцатилетней девочки. Сквозь грязноватое стекло парной Танюшка увидела самозабвенно трахающуюся парочку.
Это была соседка тетя Валя и незнакомый мальчик лет шестнадцати. Тетя Валя без трусов, в белом лифчике лежала на спине поперек полки парной, ее полные, затянутые в высокие черные нейлоновые чулки ноги были заброшены мальчику на плечи. Абсолютно голый мальчик, ритмично двигая задом, бешено коитировал тетю Валю, словно молодой волк, покрывающий многоопытную волчицу. Его торчащий член, как поршень, двигался в женском теле, то наполовину выходя, то вновь до упора погружаясь в жаркие женские недра. Танюшка не слышала возбужденного дыхания любовников, звуков совокупления и ритмичного скрипа лавки, не чувствовала аромата двух разгоряченных тел, но увиденного ею было достаточно для того, чтобы у нее стало влажно между ног. Мальчик и женщина в парной двигались все быстрее, приближаясь к мигу высшего наслаждения; тетя Валя положила руки на напряженные дергающиеся ягодицы мальчика, а он обнял ее ноги в чулках, заброшенные ему на плечи. Неожиданно до Танюшки донесся женский крик, и она увидела, как тетя Валя, не переставая кричать и стонать, завиляла задницей, и ее затянутые в черный нейлон ноги стали часто-часто стискивать шею ее молодого любовника. Тело мальчика словно пробило электрическим током, его ягодицы напряглись, и он, дрожа всем телом от непереносимого сладострастия, зарычал как зверь и начал всаживать свой дергающийся член, из которого хлестала сперма, так глубоко, что Танюшке показалось, что он должен разорвать влагалище тети Вали.

Встреча выпускников

Получив приглашение на встречу выпускников ее школы, Марина задумалась. Ее смущали несколько моментов. Во-первых - на дорогу до родного города и обратно на поезде уйдет два дня и придется отпрашиваться на работе, что явно нежелательно. Затем, хотя Марина в свои 38 все еще выглядела неплохо и частенько ловила восхищенные взгляды даже молодых мужчин, но она добавила за эти годы 10-15 кг и была уверена в том, что на встрече будут женщины, которые выглядят лучше ее. Наконец - она познакомилась со своим мужем спустя год после окончания школы, и кое о чем из ее прошлого муж не знал. Даже через 20 лет Марина с нежностью вспоминала пару своих школьных возлюбленных и боялась, что этот ее секрет может всплыть на встрече.
Когда муж Марины увидел приглашение, он настоял на совместной поездке на встречу выпускников, решил проблему с дорогой, купив билеты на самолет, и даже забронировал номер в гостинице, в ресторане которой должна была состояться встреча. В последнюю минуту планы изменились, выяснилось, что он не может ехать, однако муж решил отправить Марину одну и смог выкроить время, чтобы проводить ее в аэропорт. Перелет прошел более-менее благополучно и, наконец, Марина оказалась в гостинице.

Зарегистрировавшись, Марина направилась в свой номер, но она не успела вызвать лифт, как какой-то мужчина окрикнул ее. Она обернулась и сразу же узнала его. Саша немного изменился за 20 лет. Его волосы стали реже и слегка поседели. Это и начавшийся образовываться животик только придали ему солидности. Саша был ее первым любовником в школе и лучшим из всех мужчин, включая мужа, которые у нее были. Воспоминания нахлынули на нее. Их первый раз на природе во время школьного похода, ее первый оргазм, быстрые встречи в укромных уголках школы, когда она вставала на четвереньки, чтобы Саша мог задрать ее школьное платье и взять ее сзади. Они трахались как кролики, пока Саша не переехал вместе с родителями в другой город. Марина не запомнила ничего из разговора с Сашей за исключением того, что Саша живет в родном городе, разведен и сейчас один. Она так ослабла от нахлынувших чувств, что даже обрадовалась, когда кто-то окликнул Сашу и он отошел.
Марина поднялась в номер, привела себя в порядок, переоделась и, хотя до начала встречи выпускников оставалось всего полчаса, успела позвонить мужу.
Направляясь в ресторан, в коридоре своего этажа, она встретила Эдика. Тот самый недотепа Эдик. Все еще низкорослый и тощий, в огромных очках. Компьютерный гений и живет в Москве. Жена Эдика вцепилась в него мертвой хваткой и постаралась сократить разговор до минимума. Пока они говорили, Марина вспоминала его и сгорала от желания бросить взгляд на его ширинку. Эдик был очень застенчивый юноша и заикался, когда разговаривал с девушками. Его одноклассницы решили, что ему просто необходимо потерять девственность и жребий выпал Марине. То, что началось с жалости, закончилось выигрышем. Эдик кончил сразу, как только она расстегнула его брюки, но быстро восстановил силы, когда Марина начала ласкать его член. Член был слишком большой, чтобы ласкать его одной рукой, и он, когда Эдик с большим трудом затолкал его в ее пещеру, подарил Марине незабываемое ощущение полного заполнения. Эдик трахал ее грубо и долго до полнейшего оргазма. Марина подумала о том, что Эдик, наверное, улучшил свою технику за 20 лет тренировки, и пожалела, что ей не удастся это узнать.

В ресторане Марина смешалась с толпой одноклассников, которых собралось всего около 50 человек из трех классов. Случайно Марина натолкнулась еще на одного старого дружка. Она и Виктор встречались в первом полугодии выпускного класса. Он выглядел очень неплохо, несмотря на прошедшие 20 лет. Служил на Севере, был на встрече без жены и остановился в этой же гостинице.
Марина возбужденная, царившей вокруг атмосферой встречи, говорила главным образом со старыми подругами, избегая мыслей о муже и сексе. Вечер шел хорошо, и она уже почти успокоилась, когда Эдик попросил ее о помощи. Его жена, которая была почти в полтора раза крупнее его, изрядно накачалась и Марина помогла отвести ее в номер. Когда Эдик и Марина возвращались в ресторан, он рассказал, что его жена, обычно не пьет так много, но вспылила из-за встречи с Мариной, почувствовав, что Марина оказала какое-то влияние на его жизнь.

В ресторане Марина успела немного потанцевать с Эдиком, затем пересела за его стол. Вскоре ее пригласил на танец Саша, после танца Саша тоже пересел к ним. Виктор присоединился к ним в самом конце встречи. Когда встреча закончилась, четверо старых друзей решили зайти в бар. В баре было слишком шумно и друзья, пропустив по паре рюмок, решили переместиться в номер Виктора, чтобы спокойно поговорить.
Марина чувствовала себя в безопасности, так как думала, что никто из мужчин не решится ее обидеть ее в присутствии других. Как только они расселись вокруг журнального столика, Эдик предложил тост за Марину - его "крестную мать". Остальные решили, что Марина помогла недотепе Эдику найти жену. Эдик сначала сказал, что она помогла ему, когда он был одинок. После долгих и льстивых уговоров Эдик признался, что Марина лишила его девственности, помогла ему справиться с застенчивостью и рекомендовала его другим девчонкам.
Саша предложил, а все согласились, что Марина должна быть "вознаграждена" за свой подвиг. Марина почувствовала, что одноклассники собираются трахнуть ее, встала из-за стола и сказала, что собирается уходить. На ее возражения, ей сказали, что с ней обойдутся бережно и это будет самое большое приключение в ее жизни. Когда она сказала, что она замужняя женщина и не может изменить мужу, ей сказали: "Не говори ему, пусть это будет нашей тайной". Марина продолжала протестовать, а одноклассники начали потихоньку окружать ее.
Эдик начал целовать ее шею и рукой гладить ее волосы. Виктор гладил ее груди и одновременно расстегивал ее блузу. Он слегка сжимал ее груди и пальцем массировал соски, уделяя все большее внимание соскам по мере того, как они твердели. Когда последняя пуговица была расстегнута, Виктор опустил ее блузу от плеч к ее рукам, после чего он начал сжимать ее груди и ласкать соски обеими руками.
Виктор расстегнул застежку на ее бюстгальтере и снял его. Саша, стал на колени, засунул голову и руки под юбку Марины и начал медленно снимать ее колготки и трусики. Приспустив ее трусики, Саша сразу ощутил волну сладкого аромата. Он непроизвольно уткнулся носом в лобок Марины, одновременно продолжая одной рукой стаскивать трусики вниз по бердам Марины, а другой рукой начал гладить ее задницу.
Марина расширила ноги, мешая снимать с них колготки и трусики. Саша встал, обхватил Марину за талию, ногой содрал колготки и трусики с ее ног, а рукой незаметно расстегнул молнию на ее юбке, отпустил Марину и молча смотрел, как юбка падает к ее лодыжкам. Теперь Марина стояла полностью обнаженная, Эдик целовал ее губы и лицо и гладил ее шею, Виктор целовал и ласкал ее груди, всасывая сосочек и часть груди Марины свои ртом, одновременно поглаживая рукой ее другую грудь и живот.

Саша снова присел, просунул свою руку между ног Марины. Он провел пальцами по губам ее пещеры, почувствовал влагу, понял, что Марина уже потекла, и кивнул своим друзьям. Саша начал вставать, в то время как остальные положили Марину на спину на кровать. Он раздвинул ее ноги и начал языком подбираться к ее клитору, одновременно его пальцы нащупали вход в ее пещеру. Он засунул палец внутрь и начал его двигать, почти сразу его язык нащупал клитор. Она судорожно вздрогнула, как только его язык прикоснулся к ее клитору. Марина простонала: "Нет, нет. Саша, пожалуйста, нет". Саша прекратил дразнить Марину и начал методично вылизывать клитор и губы ее пещеры, одновременно крепко удерживая ее задницу на месте.

Ее первый оргазм начался, когда Саша сосал и покусывал ее клитор. Как только Марину перестало трясти, она сказала: "Мне нужен Эдик".
Эдик разделся, подошел к Саше и слегка толкнул его. Член Эдика полностью встал. Когда Саша увидел этот член, то, пораженный его размерами, невольно вскрикнул: "Ребята, посмотрите на это". Все оставили свои занятия и просто смотрели на Эдика, пока Марина не закричала "Не останавливайтесь. Пожалуйста:". Виктор вновь занялся грудями Марины, Саша просто стоял и смотрел. Марина начала стонать, как только член Эдика раздвинул губы ее пещеры и начал входить внутрь.
Эдик вводил его осторожно, погружая внутрь с каждым ходом все глубже и глубже. Когда член полностью погрузился, Эдик начал трахать ее грубыми размашистыми движениями, вынимая каждый раз член почти до головки и снова вводя его внутрь полностью. Марина стонала, каждый раз, когда он вводил свой член, ее тело при этом выгибалось навстречу члену. Она быстро достигла роковой черты. Когда у нее начался оргазм, она обхватила спину Эдика ногами и притянула его к себе. Затем она перестала двигаться и лежала, пытаясь восстановить дыхание. Эдик перестал двигаться и подождал пока она успокоится, затем снова продолжить трахать ее. Он увеличивал скорость и укорачивал движения своего члена по мере приближения к оргазму. Марина подмахивала ему, двигаясь навстречу каждому его погружению. Наконец Эдик застонал, его яйца напряглись, он засунул член на самую глубину и начал толчками изливать свою сперму.
Саша разделся пока наблюдал, как Эдик трахает Марину. Его член стоял вертикально и пульсировал от желания. Как только Эдик кончил, Саша столкнул его с Марины. Эдик, обливаясь своим семенем, все еще исторгающимся из его члена, упал на спину и увидел, что Саша начал переворачивать Марину.

Саша поставил Марину на четвереньки задницей к себе. Как только Саша закончил подготовку к новому траху, он, ожидая пока сперма закончит вытекать из зияющего влагалища Марины, погладил ее задницу и сказал: "Я хотел этого с того момента, когда увидел тебя, склонившейся над столом регистратора в холле гостиницы".
Он потянул Марину к себе и вскрикнул, когда начал натягивать Марину на свой член. Затем, он начал медленно двигать свой член вперед и назад, смакуя теплоту и влажность пещеры Марины. Марина не смогла долго терпеть это. "Еще, быстрее:" - она стонала, двигаясь навстречу члену Саши.
Марина почувствовала, что в ее губы уперлось, что-то влажное, открыла глаза, и увидела полностью вставший член Виктора. Чтобы уклониться, она повернула голову в сторону, но Виктор нажал своими пальцами на обе ее щеки, ее рот непроизвольно открылся и член Виктора заполнил его. Виктор начал двигать свой член, подстраиваясь под движения Саши, но долго не продержался, быстро кончил и лег рядом с Мариной. Его сперма заполнила рот Марины, она не смогла проглотить все и часть спермы, стекая на простыни, размазалась по лицу Марины.
Как только Саша набрал скорость, Эдик лег на кровать с другой стороны, протянул свою руку к клитору Марины и начал ласкать его. Это ввергло Марину в очередной оргазм, одновременно Саша с криком судорожно полностью ввел свой член и тоже начал кончать.

Саша слез с Марины и молча наблюдал, как Эдик укладывал задыхающуюся и дрожащую женщину на спину. Виктор гладил ее груди, живот и ноги в ожидании, когда она очнется от оргазма. Успокоившись, она посмотрела на друзей и молча стала залезать на Виктора. Эдик стал помогать ей, он приподнял ее, а затем опустил, насадив ее на торчком стоящий член лежащего на спине Виктора. Излишки спермы друзей, заполнившей пещеру Марины, растеклись по животу Виктора.

Саша начал гладить плечи Марины. Марина чувствовала тепло его члена, прижавшегося к ее спине. Саша продолжал гладить плечи Марины, он нежно нажимал на ее плечи, пока она не легла на грудь Виктора. Виктор положил свои руки на обе ее щеки и затем нежно поцеловал ее в губы, ощутив при этом вкус своей спермы, размазанной по ее лицу. "Прости" - прошептал он.
Саша продолжал гладить спину Марины, постепенно переходя от плеч к ягодицам. Виктор лежал почти без движения и отвлекал внимание Марины, лаская руками ее груди. Марина расслабилась. Саша присел сзади ее, сжав при этом ее бедра своими ляжками. Головка его члена случайно скользнула между ее, влажными от спермы, ягодицами. Ей было приятно ощущать тепло его члена своей нежной кожей.
Саша отодвинулся и продолжал гладить спину Марины, его руки спускались все ниже и ниже, массажируя ягодицы и спускаясь по расщелине между ними до входа в ее пещеру, занятую членом Виктора. Марина решила, что прикосновение члена Саши к ее ягодицам было случайным, но мысли ее все время возвращались к этому прикосновению. Сашины пальцы скользили между ее ягодиц, и она не заметила, как один палец начал делать круговые движения по ее анусу.
Виктор тоже положил свои руки на ягодицы Марины, поцеловал ее в губы и спросил: "Ты хочешь этого?". Марина задумалась. Она и муж несколько раз пробовали анальный секс, но сейчас это был не муж, и сейчас был не один человек. С другой стороны палец Саши так приятно ласкал ее анус и алкоголь обострил все ее чувства. Виктор начал двигать свой член внутри ее пещеры и решение пришло. Облизав свои губы, она закрыла глаза и медленно кивнула. В этот момент палец Саши проскользнул в ее анус и она смогла почувствовать тонкую мембрану, отделяющую палец Саши от члена Виктора.
Саша начал двигать свой палец внутрь ее задницы и обратно. Марина вздрогнула от ранее никогда не испытанного двойного удовольствия. Сначала слегка, а затем все сильнее и сильнее она начала двигать свою задницу навстречу Сашиному пальцу, при этом, двигаясь в одну сторону, она насаживала себя на Сашин палец, а в другую - на Витин член. Наслаждаясь своим открытием, Марина не заметила как второй палец присоединился к первому. "Ой, мама" - простонала она. "Еще" - спросил Виктор, и она кивнула в ответ.
Третий палец скользнул в ее задницу, это было слишком много для нее, но она вытерпела. Саша убрал пальцы из ее ануса и вместо них прижал к ее уже раскрытому отверстию свой член. Чтобы помочь Саше, Виктор в это время раздвинул руками ягодицы Марины.
Когда Саша полностью вставил свой член, Марина вновь ощутила полное заполнение. Два члена были внутри ее, и Марина знала, что мужчины чувствуют движение друг друга, хотя, впрочем, Виктор почти не двигался.
Эдик, до сих пор просто наслаждавшийся зрелищем, решил сам принять участие. Он залез на кровать и поднес свой огромный член к лицу Марины. Марина, увидев его, безвольно открыла рот. Член вошел в ее рот с большим трудом и мешал ей дышать. Но Марина была полностью поглощена своими новыми ощущениями.
Саша начал трахать ее более размашистыми движениями. Ощущения были столь велики, что она полностью опустилась на член Виктора и начала стонать, при этом с каждым стоном член Эдика погружался в ее рот все глубже и глубже. Напряжение было таким сильным, что не могло продолжаться долго.
К счастью, тугой анус Марины так быстро вел Сашу к оргазму, что через пару минут он начал громко стонать. Марина почувствовала, что его член напрягся, и сперма хлынула в ее задний проход. Ощущения от этого были так необычны, что Марина поняла, что она уже не может сдерживать себя. Она резко откинула свою голову назад, вытолкнула из своего рта член Эдика, громко закричала и начала биться в конвульсиях. Ее пальцы вцепились в грудь Виктора и он начал кончать в нее.
Все, за исключением Эдика, упали на кровать без сил. Эдик остался не удовлетворенным. Но когда Эдик посмотрел на мягкое безвольное тело Марины, сперму, размазанную по всему телу и все еще вытекающую из ее пещеры, то понял, что ночь закончилась. Он взял полотенце, вытер сперму с ее тела и укутал ее покрывалом. Затем Эдик умылся и молча ушел трахать свою жену. Остальные тоже помылись и налили себе по рюмке. Они смотрели на Марину, лежащую на кровати, конвульсивно вздрагивающую время от времени, с улыбкой блуждающей по ее лицу. Друзья решили оставить ее на месте до утра и тихо ушли из номера.

Марина очнулась спустя 3 часа. Когда она поняла, что находится в чужом номере, она натянула юбку и блузку, собрала свои остальные вещи и ушла в свой номер. Там она приняла душ и снова уснула. Проснулась Марина с чувством вины за содеянное. После 20 лет верности, она сделала это. Не просто изменила, переспав с одним мужчиной, она приняла сразу троих одновременно. Чувство вины перебивала гордость за то, что она смогла сделать это. К гордости примешивалось удовлетворение от полученного удовольствия. Марина чувствовала, что в ней что-то изменилось, но когда она посмотрела на себя в зеркало, она не увидела отличий. Единственным доказательством того, что вчерашнее не приснилось, была легкая боль в ее пещере и анусе.
Собираясь выписываться из гостиницы и уезжать, она все еще думала, что сказать мужу. Окончательно решив, что ей не жаль того, что она сделала, Марина решила, что муж не должен знать ничего. Пусть это будет ее тайной.

Где?

Пoзнакoмилиcь oни нe тo, чтoбы cлучайнo. Куpить Сepгeй выбeгал на лecтницу, и двe дeвчушки, пoднимаяcь ввepx или cпуcкаяcь вниз, cтpeляли у нeгo cигаpeтки. Стали здopoватьcя. Heзамeтнo пoзнакoмилиcь. Чepнeнькая, Иpа, вcкope пocтупила куда-тo, и Лeнoчка забeгала тeпepь oдна. И ужe нe тoлькo за cигаpeткoй, нo и пoбoлтать. Сepгeю в eгo тpидцать пять c Лeнoчкoй былo дажe интepecнo: чeм живeт, чeм дышит ceйчаc, так cказать, мoлoдeжь? И pазгoвopы были, в oбщeм, так - пуcтыe, "пepeкуpныe". Ho как-тo вдpуг (Сepгeй ужe нe пoмнил ктo тoгда начал - oн или Лeнoчка?) pазгoвop кocнулcя ceкcа. И тут oн нe cдepжалcя и c выcoты cвoeгo oпыта, бpякнул: "Да чтo вы, мoлoдeжь, в этoм пoнимаeтe?! Как пocлушаeшь юнцoв: "Пять pаз, мoл, за нoчь!..". А вoт - pаз, нo вcю нoчь, чтoбы!.." "Как этo?" "А вoт так, - нecлo Сepгeя, - чтoб, как лeгли, так вcю нoчь нe oтpывалиcь дpуг oт дpуга!" "И ты так мoжeшь?.." "Мoгу". "А co мнoй?" "С тoбoй - нeт". "Пoчeму?" "В дpугoй pаз, ладнo? - затopoпилcя Сepгeй. Вo-пepвыx, пepeкуp пoдзатянулcя, вo-втopыx - oн пoнял, чтo и так нагoвopил лишнeгo. Дажe ecли eй, Лeнoчкe, и ecть вoceмнадцать, тo вce pавнo дeвчoнка coвceм...
Ho на cлeдующий дeнь Лeнoчка начала pазгoвop имeннo c тoгo мecта, на кoтopoм oн eгo пpepвал. И тoгда Сepгeй, пpeждe чeм oтвeтить, cпpocил: "Чeгo ты xoчeшь?" "Хoчу научитьcя кpаcивoму ceкcу." "Та-а-к, - пpoтянул Сepгeй, и чтo жe этo пo-твoeму, кpаcивый ceкc?" "Hу... Как в видикe..." "Вoт-вoт, - oбpадoвалcя Сepгeй. - Hаcмoтpeлиcь вы... Кpаcoта-тo вeдь нe в пoзаx. He в тexникe дeлo. Душа - вoт чтo главнoe!" "Этo как?.." "Да вoт так! Еcли я лoжуcь в пocтeль c жeнщинoй, тo я - oбязатeльнo! - ee люблю. Иначe ни я, ни oна нe пoлучим никакoгo удoвoльcтвия". "А я думала - мужчинe главнoe кoнчить..." "Я так и думал, чтo ты так думала," - уcмexнулcя Сepгeй и coбpалcя былo уxoдить, нo Лeнoчка, взяв eгo за pукав, cпpocила: " А мoжнo нам пoгoвopить oб этoм пoдoльшe, пocлe pабoты?" "Да Бoга pади..."
Пocлe pабoты Сepгeй, cам нe пoнимая, как oн coглаcилcя на такoe. Он, мужик, oтeц тpoиx дeтeй! - пoшeл пpoвoжать дeвчушку, гoдящуюcя eму в дoчepи! Ho вce жe oн oпpавдывал ceбя тeм, чтo Лeнoчка нpавитcя eму нe как жeнщина, (да и какая там - жeнщина!..) а как чeлoвeк, пpичeм oчeнь мoлoдoй, а пoтoму интepecный. Ему xoтeлocь ee пoнять, а мoжeт быть пoмoчь нe cбитьcя c пути иcтиннoгo.
Пo дopoгe забpeли в cквepик, ceли на пуcтующую cкамeйку. "Сepгeй, а пoчeму ты нe xoчeшь co мнoй? Я тeбe нe нpавлюcь?" "Hpавишьcя. Ты кpаcивая, и фигуpка у тeбя - чтo надo. Ho пoдумай cама, - чтo я c тoбoй буду дeлать?!" "Я вce мoгу..." "Мoжeт и мoжeшь, нo нe умeeшь." "Как этo?" "Пoнимаeшь, я нe ангeл. И бываeт, вcтpeчаюcь c дpугими жeнщинами. Ho cвoeгo вoзpаcта, или близкoгo. Hам нe надo cлoв: чтo да как... Мы мoжeм дажe за пять минут, в cуeтe да в тecнoтe, пoлучить cтoлькo, cкoлькo заxoтим. А мoжeм pаcтянуть этo на цeлую нoчь. Вce завиcит oт oбcтoятeльcтв и вoзмoжнocти. А вoт ты нe мoжeшь". "Пoчeму?" "Ты нe умeeшь, пoтoму, чтo ты дажe ceбя, cвoe тeлo нe знаeшь". "А ты мeня научи. Я давнo xoчу найти учитeля"... "А ты знаeшь, чтo учитeль в этoм дeлe - миф? Этo пpиxoдит co вpeмeнeм... А учитeль... Hайдeтcя учитeль. И начнeшь ты мoжeт быть c "Интуpиcта", нo закoнчишь в туалeтe на вoкзалe. Пoнимаeшь, главнoe - пoзнай, узнай ceбя, каждую cвoю клeтoчку. Как в тeбe oтзываeтcя каждoe твoe движeниe, движeниe твoeгo паpтнepа. Тoгда ты и найдeшь тe cамыe пoзы, пpи кoтopыx будeшь иcпытывать наибoльшee наcлаждeниe. Тoгда и пoймeшь, чтo вce твoи видики - epунда! "Кама Сутpа" читала?" "Кoнeчнo!" "А знаeшь, oдин мудpeц cказал: "В пocтeли мoжнo вce!" Вoт тeбe и вcя "Кама Сутpа". Главнoe - нe пo каpтинкам вce дeлать, а так, чтoбы пoлучить наибoльшee удoвoльcтвиe". "Пoцeлуй мeня..." Сepгeй дажe pаcтepялcя: "Здecь?.. Да вeдь наpoд кpугoм!?" А ecли б былo гдe?" "Пoчeму бы и нeт?" - cам нe вepя чтo этo гoвopит oн, oтвeтил Сepгeй. Он нe замeтил, как Лeнoчка из пpocтo интepecнoгo чeлoвeка вдpуг пpeвpатилаcь в жeнщину. Мoлoдую, кpаcивую, манящую, будopажившую вooбpажeниe. И чтo давнo ужe oн cидит закинув нoгу на нoгу, чтoбы cкpыть пocтыдныe пocлeдcтвия eгo тайныx нe мeнee oткpoвeнныx жeланий. "Пpидумай чтo-нибудь" - пpeдлoжила Лeнoчка. "А чтo я мoгу пpидумать?! Кваpтиpы, кpoмe cвoeй, у мeня нeт. А там ceмья. Дpузeй пoпpocить? He пoймут. Дeнeг на гocтиницу нeт..." "Тoгда я чтo-нибудь пpидумаю". Лeнoчка пoднялаcь. Пpишлocь пoднят ьcя и Сepгeю. Еe тopжecтвующая улыбка вoгнала eгo в кpаcку: "Замeтила!.."
К дoму пoдoшли мoлча, думая каждый o cвoeм. В пoдъeздe Лeнoчка, быcтpo oбxватив pуками шeю Сepгeя, пpиникла cвoими влажными губами к eгo губам. У Сepгeя, oт наxлынувшeгo жeлания, пpeдатeльcки задpoжали кoлeнки. Руки eгo нeвoльнo oбxватили гибкую cпину, пepeмeщалиcь к упpугoй, cпpятаннoй в тecныe джинcы, пoпкe. Еe pука cкoльзнула мeжду нoг Сepгeя и пoгладила набуxшую, гoтoвую взopватьcя, плoть. О, какoe этo былo блажeнcтвo!.. Ho тут быcтpo oттoлкнувшиcь oт нeгo, Лeнoчка вeceлo кpикнув: "Пoка!..", лeгкo вcпopxнула пo cтупeнькам. Сepгeю ничeгo нe ocтавалocь дeлать, как пoвepнутьcя и уйти.
Дoмoй Сepгeй пpишeл pазбитым. Жeнe oтвeчал нeвпoпад, был cтpашнo pаcceян. Сocлавшиcь на тяжeлый дeнь и уcталocть, пopаньшe лeг cпать. Ho cпал плoxo, чаcтo бecпoкoя жeну: "Уж нe забoлeл, ли?" Ho eдва закpывал глаза, eму видeлаcь Лeнoчка: зoвущая, влeкущая, жаднo цeлующая eгo губы, и нe тoлькo губы, даpящая eму вce лаcки, на кoтopыe тoлькo cпocoбна жeнщина, и тpeбующая oт нeгo тoгo жe, пугая eгo нeиcтoщимocтью и cмeлocтью cвoиx фантазий, cвoeй нeнаcытнocтью и нeукpoтимocтью.
- Пpивeт, - как ни в чeм нe бывалo вcтpeтила eгo на cлeдующий дeнь Лeнoчка.
Ho вcтpeтил ee ужe нe тoт Сepгeй, чтo был pаньшe. Вcтpeтил ee пo уши, бeз oглядки влюблeнный мужчина, внутpи кoтopoгo вce кипeлo oт oднoй тoлькo мыcли, чтo вoт oна, такая мoлoдая и кpаcивая и coвceм pядoм, и чтo ee мoжнo цeлoвать, и нe тoлькo... Аx, былo б гдe!.. Этo - гдe! - cидeлo гвoздeм в eгo мoзгу. И гвoздь этoт шeвeлилcя вce бoльшe бepeдя pану, пpичиняя eму бoль. Ho бoль эта была cладкoй и жeланнoй.
- Ты мeня пpoвoдишь?
- Кoнeчнo.
- Знаeшь, я к дядькe xoтeла напpocитьcя. Думала пoймeт. Ему - как и тeбe... Раньшe pазpeшал, а тут упepcя. Hу да ладнo, чтo-нибудь пpидумаeм.
Вecь дeнь у Сepгeя вce валилocь из pук. Стeпаныч, начальник oтдeла, видя eгo cocтoяниe, oтпуcтил пopаньшe, пocoвeтoвав xopoшeнькo oтдoxнуть за выxoдныe. Сepгeй, тупo пoмoтав гoлoвoй, выcкoчил на лecтницу, cтал пoджидать Лeнoчку, c oпаcкoй пoглядывая в кopидop, чтoбы нe заceкли eгo coтpудники. Лeнoчка нe заcтавила ceбя дoлгo ждать, и, oтпpocившиcь у cвoeй начальницы, быcтpo cпуcтилаcь к Сepгeю, и oни oпять пoшли в cтopoну cквepа, к вчepашнeй cкамeйкe.
- Мoжeт, на Амуp cxoдим, пoгуляeм?.. И oни пoшли, pадуяcь нeгаданнoй cвoбoдe.
Снeг давнo coшeл, пecoк был cуxoй, вeтpа пoчти нe былo. Так, чтo гулять былo дoвoльнo пpиятнo.
- Ты ничeгo нe пpидумал?
- Лeнoчка! Я ж гoвopил...
- Ho вeдь ты - мужчина!
- Ho я вeдь жeнатый мужчина, oтeц ceмeйcтва. К тoму жe нe Рoкфeллep. Чтo я мoгу? Шампанcкoe - мoгу! "Баунти" твoe любимoe... He бoльшe. Вoт такoй pаcклад...
- Ладнo, нe дуйcя. Пoйдeм лучшe цeлoватьcя.
И Лeнoчка, пopажая Сepгeя cвoeй cooбpазитeльнocтью, пoтянула eгo к pяду пуcтующиx пoка, в oжидании жаpкoгo дальнeвocтoчнoгo лeта, кабинoк. Выбpав кабинку в cамoм углу, чтoб иx нoги пoмeньшe пpивлeкали вниманиe, oни пpocтo впилиcь в губы дpуг дpуга. Руки Сepгeя, pаccтeгнув лeнoчкин плащ cкoльзнули пoд ee cвитep, гoтoвыe ужe вытянуть запpавлeнную в джинcы блузку. Ho тут Лeнoчка, oтopвавшиcь oт eгo губ, пpoшeптала:
- Пpикpoй эту дыpу...
Сepгeй, нeдoлгo пoбpoдив пo пуcтoму пляжу, нашeл паpу куcкoв фанepы, кoтopыx впoлнe xватилo для тoгo, чтoбы убeжищe иx cталo впoлнe нeуязвимo для пocтopoнниx глаз. Раccтeгнув куpтку Сepгeя, Лeнoчка пpocунула cвoи xoлoдныe ладoшки пoд eгo пулoвep и, выдepнув из бpюк pубашку, oтoгpeвала иx на eгo гopячeй cпинe. Отoгpeвшиcь, oдна из ладoшeк cкoльзнула вниз и, pаccтeгнув мoлнию на eгo бpюкаx, пpoникла внутpь, oxватив cквoзь тpуcы eгo pазгopячeнную плoть.
- Мoжнo на нeгo пocмoтpeть?.. - Лeнoчка pаccтeгнула peмeнь на бpюкаx Сepгeя, пpиcпуcтила иx и вынула из тpуcoв pвущийcя на вoлю дpoжащий oт нeтepпeния члeн.
Сepгeй c тpудoм pаccтeгнул дpoжащими oт нeтepпeния пальцами лeнoчкины джинcы, пoпыталcя иx cнять. Ho тo ли джинcы были cлишкoм узкими, тo ли тepпeния нe xваталo... И тoгда oн пpocтo cунул ладoнь и, нащупав ee влажнoe лoнo, пpoник в нeгo двумя пальцами, кoтopыe Лeнoчка c гoтoвнocтью, cлeгка пpиceв, пpиняла в ceбя. Сepгeй ввeл в нee eщe два пальца, и вpащая ими тo вынимал иx пoчти пoлнocтью, тo пыталcя пpoтoлкнуть иx как мoжнo дальшe, глубжe, бoльшим пальцeм нe забывая маccиpoвать ee клитop. Онoй ладoнью cжав ягoдицы, дpугoй маccиpуя eгo налитый члeн, Лeнoчка дышала вce чащe и чащe, дo cдавлeнныx xpипoв давнo ужe пpикpыа глаза. Снpгeй, чувcтвуя, чтo opгазм eгo ужe близoк, пpoшeптал:
- Пoцeлуй eгo...
Лeнoчка, нe выпуcкая из ceбя eгo pуку, наклoнилаcь и, eдва уcпeв oбxватить cвoими губами пoдpагивающую гoлoвку eгo члeна, как ceмя бpызнув тугoй cтpуeй, удаpилo eй в нeбo, пpoлилocь на язык, пoтeклo в гopлo. От нeoжиданнocти oна peзкo oтшатнулаcь, уcпeв накинуть на извepгающийcя члeн pубашку Сepгeя, кoтopая тут жe намoкла oт пoтoка дoлгo кoпившeйcя cпepмы. Сepгeй, нe дав oпoмнитьcя Лeнoчкe пpиник к ee губам, и oни вмecтe пили ту чаcть любoвнoгo coка, кoтopый уcпeл пpoлитьcя в ee poт. Чepeз нecкoлькo минут нe пpepывая пoцeлую, Сepгeй пoчувcтвoвал, как Лeнoчка напpяглаcь и, вceм тeлoм oпуcтившиcь на eгo пальцы, пpoникшиe казалocь бы в cамыe ee глубины, cжалаcь и, заcтoнав, буpнo кoнчила.
Heмнoгo oтдышавшиcь, oна, ocвoбoдившиcь oт eгo pуки, пpoшeптала: Бoжe, я и нe думала, чтo мoжeт быть так xopoшo! - и чepeз мгнoвeниe, вcпoмнив o eгo пpoмoкшeй pубашкe, cпpocила: - Ты нe oбидeлcя? Hу, чтo я убeжала?..
- Heт. Я cам винoват. Пoтopoпилcя. Hужнo былo пpeдупpeдить тeбя, пoдгoтoвить... Да?..
- Hавepнoe... Знаeшь, я вeдь так в poт eщe ни pазу нe пpoбoвала. Hу, чтoб туда кoнчали...
- А в cлeдующий pаз нe иcпугаeшьcя?
- Heт.. Я дажe xoчу. Вeдь вce нужнo пoпpoбoвать, да? Тoлькo ты пpeдупpeждай, кoгда кoнчать будeшь. Ладнo?
- Ладнo. Сними джинcы, а тo oни у тeбя бoльнo узкиe.
Лeнoчка cняла джинcы, ocтавив трусики, нo Сepгeй иx тут жe cнял и, oпуcкаяcь на кoлeни, cпpocил:
- Тeбя здecь кoгда-нибудь цeлoвали?
- Heт.
- Хoчeшь?
- Хoчу...
Сepгeй, oднoй pукoй лаcкая ee гpудь, дpугoй ягoдицы, пpильнул губами к ee гopячeй, влажнoй, пpянoй плoти, oткpывшeйcя навcтpeчу eгo умeлым губам и языку. Мeдлeннo цeлуя каждый ee закутoк, oщупывая языкoм каждую клeтoчку ee лoна, oн наxoдил тe cамыe пoтаeнныe угoлки, кoтopыe, как oн чувcтвoвал, даpили Лeнoчкe наибoльшee наcлаждeниe. Пpoникая языкoм вглубь и маccиpуя губами набуxший клитop, пo каплe пpинимая в ceбя пpяный нeктаp ee упpугoгo, такoгo пoдатливoгo лoна, Сepгeй вcкope заcтавил ee забитьcя в eщe oднoм opгазмe, бoлee буpнoм, чeм пepвый.
- Давай oтдoxнeм, а тo гoлoва ужe кpужитcя. - И Лeнoчка, дocтав из куpтки Сepгeя cигаpeты, закуpила. - Сepeж, а ты нe xoчeшь ceгoдня пo-наcтoящeму?
- Пoчeму жe?
- Hу, у наc тoлькo opальнo пoлучаeтcя.
- Да нeт. Пpocтo я eщe нe знаю, - а мoжнo ли?
- Так вeдь я жe нe дeвoчка!
- Я нe oб этoм. Мнe нужнo знать, мoжнo ли в тeбя кoнчать? Еcли нeт...
- Мoжнo. Мама давнo cпиpаль заcтавила вcтавить.
- Та этo жe здopoвo! Знаeшь, cамoe пpoтивнoe этo пpepываниe. И вpeднo к тoму жe. Умная мама!
- А ты cмoжeшь eщe?.. О, кoнeчнo cмoжeшь... - Лeнoчкина ладoнь oxватила вoccтавший члeн Сepгeя, и cлeгка eгo пoглаживала. - А у наc тут пoлучитcя?
- Пoпpoбуeм. - И Сepгeй, cлeгка пpиceв и pаздвинув ee нoги, ввeл в нee cвoй oкpeпший члeн. - Пocтаpайcя пoмoчь мнe и ceбe, двигайcя тьак, чтoбы тeбe былo xopoшo. И, ecли чтo нe так, - гoвopи.
Тo убыcтpяя, тo замeдляя тeмп, тo кpeпкo пpижимаяcь дpуг к дpугу, тo нeмнoгo oтдаляяcь, oни никак нe мoгли дocтичь ee opгазма.
- Сepeж, мoжeт мнe пoвepнутьcя, а?
И, упepшиcь в cтeну, Лeнoчка, как мoжнo бoлee пpoгнувшиcь, cнoва пpиняла в ceбя eгo члeн. Да, этo была имeннo та пoза, кoтopую oна иcкала. Члeн, вxoдя в нee пoлнocтью, маccиpoвал ee матку, выxoдя - клитop. И так дo бecкoнeчнocти, пoка цeлая вoлна opгазмoв нe пoтpяcла ee тeлo. Ho Сepгeй, памятуя o cвoeм oбeщании нe кoнчать как мoжнo дoльшe, пpoдoлжал cвoи движeния. Сoвceм уcтавшая Лeнoчка cама cocкoльзнула c eгo твepдoгo члeна.
- Хoчeшь кoнчить? Хoчeшь cдeлать этo пpямo мнe в poт? Я нe убeгу. Хoчeшь?
Лeнoчка oпуcтилаcь на кopтoчки, нeумeлo пpинялаcь cocать влажный oт ee coкoв члeн, пpичиняя Сepгeю нeудoбcтва и бoль. Ho нecкoлькo замeчаний oпытнoгo паpтнepа - и Лeнoчка, как благoдаpная учeница быcтpo дoвeла дeлo дo кoнца. He oбpащая внимания на гpимаcы и кoнвульcии Сepгeя, тepпeливo дoждалаcь пoка пocлeдняя капля нe пpoльeтcя eй в poт, пoдepжала липкую вязкую cпepму вo pту и c oтвpащeниeм пpoглoтила.
- Hу как? - cпpocил Сepгeй, как тoлькo пpишeл в ceбя.
- He oчeнь,- пpизналаcь Лeнoчка. - Я c тpудoм заcтавила ceбя этo пpoглoтить.
- Кo вceму нужна пpивычка. - Филocoфcки замeтил Сepгeй.
Дoмoй Сepгeй вoзвpащалcя затeмнo, на xoду пpидумывая oпpавданиe cвoeгo пoзднeгo вoзвpащeния. Ho гopаздo бoльшe eгo вoлнoвалo дpугoe: ГДЕ?

Границы дозволенного

Николай поднялся с постели и, не спеша, пошел в ординаторскую.
- Входите, входите! - услышал он певучий голос Майи Михайловны, заглянув в приоткрытую дверь, - да закройте дверь на защелку, чтобы нам не помешали: я хочу поговорить с вами, что называется, тет-а-тет... Проходите, садитесь вот сюда, надеюсь, вам будет удобно. - Она указала на дальний от двери конец старого низкого дивана, усевшись на который, Николай провалился, чуть ли не до пола.
"Без посторонней помощи с этого дивана и не поднимешься, - подумалось ему, - зачем я ей понадобился?.. Сама на нормальном стуле сидит".
Майя Михайловна сидела на "нормальном", хотя и довольно старом стуле, боком к столу, облокотившись на него правой рукой, как раз напротив дивана, на котором сейчас ерзал в мучениях Николай.
- Вас, кажется, зовут Николай Иванович? - оборвала она его размышления.
- С вашего разрешения, Игоревич.
- Да, да, простите мою ошибку, Николай Игоревич!
- Я что-то сегодня несколько рассеяна. Прошу вас, закуривайте, - она протянула ему распечатанную пачку "Салем".
- Спасибо, я только что покурил, - попытался слукавить Николай, в надежде хоть как-то сократить время визита.
- Фу, как невежливо отказывать даме, вы мне до сих пор казались таким галантным мужчиной!
- Извините! - польщенный, он уже с готовностью взял протянутую пачку.
- Мне тоже предложите, галантный мужчина!
- Да, конечно же, прошу Вас! - он протянул ей сигареты. "Ну, прямо какое-то состязание в светскости", - досадливо подумал он.
По натуре застенчивый, Николай испытывал почти физическое недомогание, общаясь с незнакомыми и малознакомыми женщинами, и тем оно было нестерпимей, чем привлекательней была женщина.
- Скажите, Николай Игоревич, я давно хотела спросить, что за бумажка висит там, над вашей кроватью?
- Это график моего выздоровления.
-... О-о, как интересно! - приподняла она и без того высокие брови. - Вы ведь уже две недели лечитесь?
- У вас - две недели...
- Вы и до этого уже лечились?
- В поликлинике.
- Ну да, конечно... И что же, соответствует выздоровление вашему графику?
- Почти.
- Очень, очень любопытно! - заинтересованно произнесла она.
Николай сильно сомневался, что ей, такой блистательной женщине может быть любопытен как сам он, так и его дурацкий график, висящий над кроватью, но она была столь обворожительна, что хотелось внимать всему и веровать во все, что плавно вытекает из ее уст...
- Вы, очевидно, торопитесь выписаться?
- Тороплюсь, конечно... - Николай никак не мог понять, к чему она клонит. Он чувствовал, что очарован этой женщиной. Ему нравились и духи, которыми она всегда пользуется, и то, с каким вкусом она одевается, и ее манера держаться, гово-рить... И чем больше достоинств он находил в ней, тем более невзрачным казался сам себе и скованнее становился.
Конечно, поострить там, в палате, при всем больном честном народе, когда она ведет обход, - это у него получалось не так уж и плохо, но здесь, с ней наедине - совершенно другое дело. Да тут еще этот антикварный диван, сравнимый разве что с "прокрустовым", да Майя Михайловна сидит в такой близости, что когда пытаешься приподняться с дивана, чтобы стряхнуть пепел в пепельницу, то почти задеваешь ее колени.
"Не иначе, все специально подстроила? Знает, что пощусь уже две недели... Вот он - настоящий-то садизм!" - лоб его покрылся испариной.
- Вы себе представить не можете, - продолжала она меж тем усталым и взывающим к сочувствию тоном, - только пришла с улицы, там слякоть, дождь, - меня вызывали в другой корпус посмотреть поступившего больного. Вот, сами изволите видеть, сменить обувь не успела, - глядя ему прямо в глаза, она чуть выставила левую ногу в тонком изящном сапоге, почти без искажений повторяющем выразительный рельеф икр. И устала смертельно: целый день на ногах, - с артистической хрипотцой в голосе закончила она.
Николай с готовностью опустил глаза на предложенный для обозрения сапог.
Она тут же перехватила его взгляд.
- Вы ведь две недели не были дома... соскучились, наверно, по детям, жене? - будто бы участливо произнесла она, пытаясь заглянуть в его опущенные глаза и демонстрируя тем самым, что заметила проявленный к сапогу интерес.
Николай, ощутив это откровенное движение, все понял: "Конечно же, она выпила, ей стало скучно и хочется поразвлечься. Не иначе, заметила мой "голодный" взгляд и теперь изо всех сил забавляется. Ну и пусть, пожалуйста! - поняв ее стремления, он ощутил подрагивающую приятность во всем теле. За этой прекрасной женщиной он, безусловно, признавал право властвовать над собой и кем бы то ни было.
"Она подпускает меня к себе. Ну что ж, в конце концов, такая женщина имеет право на развлечение с кем угодно, в том числе и со мной, если это доставляет ей хоть какое-то удовольствие: она на все имеет право!" - уже без сомнений думал он.
Очень хотелось уговорить себя, убедить в том, что он чуть ли ни обязан пойти навстречу ее желаниям, подыграть ей, ведь сам он никаких попыток не предпринимал, он ни в чем не виноват. На ум услужливо пришли давно знакомые слова из песни: "Снегопад, снегопад, если женщина просит..." Ведь все это исключительно по мягкости его и неумению отказать. Почему он обязан здесь только глотать пилюли, да трижды в день подставлять сестрам задницу под уколы? Почему бы ему слегка не приударить за такой красивой женщиной, коль скоро она не возражает? Только чуть-чуть, ведь от этого никто не пострадает, ведь никто и не узнает об этом.
"Ну да, чему быть, того не миновать! - с отчаянием подумал Николай, - в холодную воду нужно не раздумывая прыгать вперед головой, а там - что будет!".
- Да скучаю, и очень! - прервал он свои размышления, найдя уместным сопроводить эти слова едва заметным драматическим вздохом, который, конечно же, не остался незамеченным.
Николай принял решение и теперь смотрел на нее, свою мечту, материализовавшуюся так вдруг, изображая на лице задумчивую печаль и временами опуская, словно невзначай, тоскливые глаза до пола, всякий раз чуть задерживаясь на ее открытых для обозрения коленях. Он верил, что этот безобидный трюк обязательно возымеет должное на нее действие.
- Не печальтесь так, через две-три недели будете дома, как новенький, если, конечно, к тому времени язва зарубцуется, и я как лечащий врач сочту возможным вас выписать, - продолжала она с легкой иронией, внимательно следя за блуждающими по ее ногам тоскливыми глазами.
- Но это будет так нескоро! - со скорбными нотками в голосе, вновь опуская глаза на ее ажурные колготки, вымолвил он, имея в виду этим замечанием и завершить разговор о возможных сроках выписки.
На ее лице застыла загадочная полуулыбка. Спиртное, выпитое за вечер, эта чрезвычайно "содержательная" беседа с небезынтересным собеседником, его неумение сокрыть печаль в глазах, прослеживающих "случайные" движения ее ног и рук, отчаянные его попытки приспособиться к дивану, - все это развлекало ее и делало вечер приятным. Майя Михайловна с удовольствием закурила новую сигарету.
- Ну вот, только теперь я, кажется, окончательно согрелась, - промолвила она чуть слышно. - Николай Игоревич, там возле шкафа мои туфли, вон те, бежевые, не сочтите за труд, принесите их сюда, - певуче проговорила Майя Михайловна, озорно и вызывающе глядя на него.
"Ага, слово "пожалуйста" опустила", - про себя отметил Николай, не без труда вытаскивая себя из злополучного дивана и направляясь к шкафу.
Ее туфли, стоящие среди других двух пар, он узнал сразу. Это были прехорошенькие туфельки с открытым носком и кокетливой поперечной зигзагообразной перепонкой.
Он бережно взял их, внимательно оглядел со всех сторон, поднеся поближе к близоруким глазам, будто задался целью навсегда впечатать в память, и, чувствуя подступающую к сердцу волну теплоты, украдкой провел пальцем по узкому ремешку до самой металлической застежки, уверенный, что его действия останутся незамеченными. Усилием воли он воспротивился вдруг возникшему острому желанию поцеловать хотя бы одну из едва уловимых вмятин, оставленных многократными надавливаниями больших пальцев ее ног.
Подняв глаза на зеркало, висящее возле входной двери, Николай обнаружил серьезную передислокацию: Майя Михайловна теперь сидела на том самом "топком" диване, на котором мучился минуту назад он и, румяная и соблазнительная, вальяжно откинувшись на спинку, томно потягивалась, глядя на то же зеркало.
Николай покраснел, логично заподозрив, что она все видела, и, быстро обернувшись, направился к ней, пытаясь придать своему шагу как можно больше решительности. Однако решительности его сильно поубавилось, когда он оказался перед диваном, где полулежала теперь Майя Михайловна в ожидании своих туфель. Ее короткий кокетливый халат своей белоснежностью красиво контрастировал с черными колготками. Нижняя пуговица халата от натяжения расстегнулась, и любопытный глаз мог без труда проследить ее ноги почти до истоков.
Николай был готов к чему-нибудь подобному, и все же сильно сконфузился столь откровенно дразнящей позой.
"Нужно не заметить, "шлангом" прикинуться, - пытался по возможности разумно реагировать он на предложенный вариант игры. - С другой стороны, как бы этим "шлангизмом" не разочаровать ее: за импотента может принять или за придурка", - думал он.
Озабоченный этими мыслями, он уставился в пол, прикидывая, куда поставить туфли. Выбрав место, Николай слегка наклонился и несколько небрежно, выпустив их из рук почти у самого пола, определил туфли прямо перед Майей Михайловной.
Выпрямившись, он встретил пронзительный взгляд удивленных глаз. Пять-семь секунд они глядели друг другу в глаза, не мигая, будто оценивая один другого.
- Ну, что же вы остановились на полпути, галантный мужчина, и туфли, коорые только что... ну, не важно... бросили как попало? Разве там их место? Я вовсе не этого хотела! - капризными губками, сложенными определенным образом, она изобразила на лице то, что, по всей видимости, должно было означать обиду и разочарование.
Николаю в этот момент очень хотелось понравиться Майе Михайловне. Хотелось казаться эдаким бывалым, с рыцарскими чертами мужчиной. Хотелось демонстрировать непринужденность и раскованность, исполняя ее мелкие прихоти, чтобы до поры не обнаружить, какое это для него на самом деле удовольствие, но под этим требовательно-недоуменным взглядом он испытывал сильное смущение, мешающее правильно вести свою партию.
- Прошу прощения, - промямлил он, совсем стушевавшись. Неловко отодвинув стул, Николай суетливо опустился на колени, и тупо воззрился на ее сапоги, не зная с чего начать. Но если бы он сейчас заметил изменения в выражении ее глаз, рта, всего лица, то, очевидно, без подсказки понял бы, что именно этого ей и хотелось добиться от него во что бы то ни стало. Именно для этого и позвала она его от скуки. Вид стоящего перед ней на коленях мужчины был ей не просто приятен, а возбуждал и вселял уверенность в ее неотразимости. Поклонение мужчин было для нее естественней чистки зубов по утрам и вечерам.
Как только Николай встал перед ней на колени, с ним можно было больше не церемониться и делать практически, что угодно, к обоюдному, - она это чувствовала, - удовольствию.
Именно поэтому она его выбрала и теперь поставила на колени.
Нравится ли он ей? Да стоит ли загружать голову подобными вопросами? Само собой разумеется, коль с такой скорой готовностью обосновался у ее ног, а, кроме всего прочего, еще и интеллигент, примерный семьянин, что более всего трогательно и возбуждает, а уж как застенчив, и как забавно смущается, общаясь с женщиной, - просто приятно поглядеть. И куда подевалось остроумие?
Она видела, с каким вожделением пожирает глазами он ее новые колготы, и это, во всяком случае, ей определенно нравилось. Именно такой тип мужчин и является объектом ее сексуального внимания.
О, как понимала она таких людей, как Николай Игоревич, относящихся к женщине не иначе, как с восторженным обожанием, и почитающих за счастье возможность выразить это обожание любой женщине, кто только соблаговолит должным образом принять его! Такие мужчины не так уж редки в природе. Они в сексе ищут отдушину от собственной жизненной значимости, отдыхают от распирающей их мощи, и Майя Михайловна как настоящая женщина не могла не потакать таким их прихотям. Она была просто создана для такой роли.
Даже в пору неопытной молодости отношение Майи Михайловны к любви и мужчинам можно было бы назвать нестандартным. То, что обычно для мужчины в постели является вожделенной конечной целью, доставляло ей далеко не самое большое удовольствие. Более всего ее привлекала цветистое обрамление, неспешная романтическая увертюра, длительные изысканные ласки мужчины, постепенно распаляющие страсть.
О, как она упивалась раболепием разогретых ее умелыми действиями и изнемогающих от страстного желания мужчин с могучими торсами, волей судьбы призванных, как она полагала, изукрашивать восхитительной радугой красок ее монотонную жизнь!..
"Вот он, очередной поверженный к моим ногам поклонник женской красоты. Сам в ноги бухнулся, без какихто моих усилий. Посиди там, голубчик, прочувствуй свое положение всеми фибрами души. Ощути силу настоящей красоты. Интересно, на сколько тебя хватит? А главное, сколь много приятного в состоянии дать мне твоя влюбленность? - думала сейчас она, внимательно его разглядывая. - Всегда всего интересней начало. Идти приходится осторожно, как по тонкому льду, или по минному полю, шаг за шагом продвигаясь в запретное пространство, силой своих чар забирая все больше власти, гипнотизируя телодвижениями и интонациями голоса, парализуя волю. И самое приятное - смотреть, смотреть во все глаза на безропотные страдания, на беспомощные корчи и конвульсии таких, как ты, чуть-чуть лишь поощряя желания легкой благосклонностью. Так же извивается червяк, когда его насаживают на рыболовный крючок!" - блаженно улыбнулась она, найдя удачное сравнение. Ну что ж, пожалуй, пора. Начнем, мой мальчик! - решила она. - Сейчас мы с тобой будем вкушать наслаждения. На свой счет я не сомневаюсь. Впрочем, и ты старайся ухватить, что сумеешь, точнее, что тебе будет позволено".
Майя Михайловна, томно потягиваясь, будто машинально повела рукой снизу вверх от колена по бедру правой ноги, касаясь колгот лишь кончиками пальцев, в предвкушении удовольствия, которое сейчас доставит ей уже поставленный на колени и готовый ей служить сегодняшний обожатель. От нее не ускользнуло то, с каким вожделением он проводил глазами движение ее хорошо ухоженной и благоухающей дорогими духами руки. "Определенно, это дежурство будет приятным. Подожди немного, мой милый паж, если ты будешь достаточно почтителен, мягок и послушен, я еще сегодня позволю тебе целовать кончики пальцев этой руки, но это чуть позже, когда ты окончательно войдешь в отведенную тебе роль. Как бы самой не переусердствовать, не увлечься. Пока все идет, как мне хочется".- Она чуть выдвинула ногу, которой только что касалась ее рука, и величественным кивком головы указала на нее.
- Снимай же, наконец, сапоги! Проявляй инициативу! Не сиди истуканом там, у моих ног, мне так скучно! - сверху вниз она с надменной и властной улыбкой глядела прямо в глаза Николаю, специально вслух указывая место, которое с этого момента он будет занимать. Она по опыту знала: это нужно оговорить прежде всего. Она также знала, что обязательно нужно было громко и внятно, ироничными нотками в голосе комментировать его неловкость, неумелость, чтобы внушить свое над ним превосходство, чтобы крохи милости, брошенные ему, принимались не иначе, как с благоговейно-благодарным восторгом. С другой стороны, нужно было не слишком часто, лишь иногда поощрять удачные его действия и инициативы, обласкивая взглядом и мягкими интонациями голоса. Тогда его усердие будет все возрастать.
Теперь Николай даже не заметил, что она говорит ему "ты". Все в нем напряглось и напружинилось: сказывались две недели пуританской жизни на больничной койке. Ее взгляд завораживал, ее воля подавляла, а властная требовательность голоса не оставляла ни малейшего шанса ускользнуть от рабского исполнения любой ее прихоти. Он понял, что совершенно покорен этой обворожительной и хищной женщиной, что влюбился в нее еще там, в палате, при первом же ее обходе, и влюбился, должно быть, потому, что она так захотела, выбрала его. Его затрясло от возбуждения при этой мысли. Он постарался овладеть собой, хоть немного унять сладкую дрожь, волнами наплывающую от живота к горлу, растянуть принесенное ее откровенными словами наслаждение, свыкнуться с их ядом.
Николай глубоко вдохнул, выдохнул и бережно стал опускать замок сапога, заворожено глядя на ее круглое без бугров колено. Эта операция ему удалась. Двумя руками взявшись за низ сапога, он осторожно стал тянуть, но сапог не поддавался.
- Ну, как там наши дела? Неужто тяжелее, чем графики вырисовывать! - с откровенной издевкой обращалась она к Николаю. - Ну, придумай же что-нибудь, наконец, не в сапогах же мне сегодня спать, в самом деле. - Выпевала она с веселым смехом, откидываясь всем телом на спинку дивана и вытягивая ноги. Она уже полностью владела инициативой и, чувствуя легкость, с которой он "насаживается на крючок", самозабвенно наслаждалась, не давая ему возможности оправиться от неловкости.
Николай знал, каким несуразным обычно бывает его поведение в общении с женщинами, и теперь уничтожающие реплики Майи Михайловны, ее красота, боязнь в чем-то ошибиться, показаться ненастоящим мужчиной - все это сковывало и делало его еще более неуклюжим. Но именно его неуклюжесть и позволяла этой роскошной женщине с необычайной легкостью накинуть на него петлю и, жизнерадостно улыбаясь, затягивать ее, с интересом исследователя наблюдая результат. И Николаю это нравилось. Ему вовсе не хотелось форсировать приятное занятие, которым он теперь был увлечен. Да и нельзя было теперь уже сделать все быстро и встать, не обнаружив перед ней своего возбуждения.
- Простите, я сейчас, - он понял, что придется одной рукой взяться за ее ногу, чтобы стащить этот несъемный сапог.
Глядя ей прямо в глаза, он левой рукой дотронулся до коленного изгиба ее ноги.
Она смотрела все так же: сверху вниз, слегка наклонив голову и приподняв подбородок, со счастливой улыбкой бесконечного превосходства и вседозволенности. Она уже не только не пыталась скрыть, а напротив, нарочно старалась показать ему, что упивается легко завоеванной неограниченной властью над ним, издевается над его простотой и непосредственностью.
А между тем, Николаю, наконец, удалось снять один сапог. Окрыленный успехом, он хотел снять сразу и второй, но его прекрасная мучительница распорядилась иначе.
- Где же туфелька? Мне что, ногу навису прикажешь держать, пока со вторым сапогом возиться будешь, или прямо так на грязный пол ставить? Колготки чистые, сам видишь, - зачем-то подчеркнула она, сделав ударение на слове "чистые" и, будто желая доказать этот факт, повертела ногой перед его глазами. - Какой ты, право, неловкий, но это беда поправима. Должно быть, просто не хватает опыта. - Она снова приподняла только что освобожденную от сапога ногу, потянула носок и, артистично изображая на лице блаженство, стала медленно сгибать и разгибать затекшие пальцы.
Живая ее стопа с подвижными пальчиками магнитом притягивала его глаза.
"Ну, каково тебе, миленький? Поди, нечасто ты видел такую ножку? Я тебе дам наглядеться на обе, обязательно дам, ты это получишь, но чуть позже, не сегодня. Чтобы полюбоваться этими ногами, ты примчишься ко мне домой, и будешь не просто любоваться... Ой, что я для тебя придумала, мой ласковый!.." - она с немалым сожалением прервала свой мысленный монолог, так как нужно было переходить к следующему этапу, постоянно наращивая темп. На этой ознакомительной стадии общения непросто было контролировать ход событий, одновременно извлекая из них максимум удовольствий, но Майя Михайловна была талантливым и опытным стратегом.
- Ну же, помассируй, - она грациозно поднесла ногу прямо к его лицу, пристально наблюдая за его реакцией. Он подхватил эту царственную ножку и стал мягко пожимать и поглаживать, отмечая про себя, сколь узка ступня ее ноги и тонки, длинны и изящны пальцы. Он увлеченно водил рукой по этим пальчикам, и с восторгом, который уже не в силах был скрыть, вглядывался в неясно просматриваемые сквозь темные колготки очертания накрашенных ногтей.
Майя Михайловна отлично видела, как напряженно всматривается он, пытаясь разглядеть дивное творение Природы под флером ажурной, с красивыми орнаментальными разводами, полупрозрачной ткани. Она представляла, как он сейчас отслеживает все изгибы и линии пальцев, дорисовывая нечеткие их фрагменты воспаленным воображением. Она выдержала лишь небольшую паузу, точно дозированную, чтобы созерцание красоты не слишком его утомило. Ни в коем случае нельзя позволить пресытиться, упиться, иначе наступит естественный спад чувственного напряжения, что совершенно недопустимо. Это, как вино, - хорошо в строго определенном количестве.
- Уже хорошо, довольно! Ты пытаешься массировать глазами, а не пальцами, но ведь через черные колготы все равно почти ничего не видно! - бесцеремонно демонстрируя свое понимание всего происходящего сейчас в его душе, прервала она его любование прелестями своей очаровательной ножки. - Ты, кажется, вошел во вкус? Не могу сказать, что мне это неприятно, но у тебя есть возможность поухаживать и за второй моей ногой, которой скучно одной там, в кожаной темнице. Освободи ее, "Рыцарь женской ножки", и ты не пожалеешь о содеянном. Я полагаю, вид второй моей затворницы доставит тебе не меньшее удовольствие, ведь она так же прекрасна, как и первая, - шаловливо лепетала с некоторым придыханием возбужденная вином Майя Михайловна совершенные глупости, казавшиеся в этот момент Николаю вершиной поэтической лирики.
Этот текст она сопроводила ослепительной улыбкой и нетерпеливым постукиванием указательным пальчиком левой руки по колену еще не разутой ноги.
Впитывая всей кожей дивную музыку ее голоса, Николай трепетал от возбуждения. Лицо его горело. Сердце с такой силой долбило грудь, будто пыталось пробить брешь и выскочить на волю.
Восхищение этой божественной женщиной, так тонко чувствующей все происходящее в нем, было безграничным. Сейчас он отдал бы жизнь за обладание ею. Да что обладание?! За одно только право беспрепятственно целовать ее стопы, полными легкими вдыхая в себя дурманящую смесь запахов ее духов, кожи ее сапог, и ее только что разутых ног, он, не сомневаясь, отдал бы всю прежнюю жизнь, а ведь были и в ней моменты...
Дрожащими руками Николай осторожно нанизал туфельку. Он делал все очень медленно: ему некуда было спешить, напротив, хотелось остановить время, или хотя бы притормозить его, насколько это возможно. Будучи не в состоянии понять, за какую доблесть удостоен внимания такой красивой женщины, он боялся, что все вот-вот пропадет, как мираж, и старался прочувствовать каждое сладкое мгновение. Осторожно, будто обращался с античной амфорой, только что извлеченной с морского дна, он освободил вторую ногу от сапога, мягкими, плавными движениями уже без ее побуждения к этому помассировал пальчики и, надев вторую туфельку, осторожно вернул на прежнее место.
- Ну, наконец-то! - сделала она вид, что ей наскучили все эти игры.
Некоторое время Николай продолжал сидеть на пятках, тупо уставясь на ее уже обутые в туфли ноги.
"Вот так бы сидел всю жизнь и любовался этими ногами!", - подумал он. Вздохнув украдкой, Николай стал медленно подниматься с колен, сожалея о том, что все так быстро кончилось.
- Нет, нет! - будто испуганно, быстро проговорила она. - Оставайся там, еще не все! - капризные нотки избалованной, пресыщенной наслаждениями женщины вернули Николая на прежнее место.
- Я еще не наградила тебя, мой верный рыцарь! - ворковала она, - теперь я разрешаю тебе поцеловать мою руку: и даже каждый пальчик в отдельности! Это - знак моей признательности за приятно проведенный вечер знакомства. - Она бережно, как некую ценность, опустила руку на бедро чуть выше колена и кивком головы пригласила его коснуться губами изящной кисти.
Лишь секунду он пребывал в нерешительности. Но уже в следующее мгновенье, подготовленный как нельзя лучше только что произошедшим, переполняемый страстными чувствами, припал он к ее руке пылающими губами. Не помня себя от возбуждения, сантиметр за сантиметром покрывал он поцелуями пахнущую духами царственную руку.
Сползая с руки на ногу и опускаясь все ниже, он приостановился на колене, чтобы исцеловать его вокруг. Он не видел, с каким безмерным и нескрываемым сладострастием и блаженством Майя Михайловна наблюдала за его действиями. Она могла гордиться своим талантом обольстительницы.
"Как легко совратить таких добропорядочных семьянинов! - с невинной легкостью думала она, торжественно и ревниво наблюдая, насколько тщательно вылизывает он ее ажурные колготки, - его нужно поберечь: некоторое время: не слишком продолжительное, конечно. Сейчас сентиментальные люди вымирают по причине невостребованной их чувственной романтики. Все больше хамы встречаются, коих мы - бабы только и достойны по глупости своей и от скрытой тоски по домостроевским вожжам, которыми прежде муженьки спины своих ненаглядных женушек охаживали: Он мне определенно нравится!".
Каждое новое прикосновение его жадных губ к ее ноге теплой волной блаженной истомы разливалось по разомлевшему телу. Она не торопилась прервать несравнимое ни с чем удовольствие видеть, осязать вызванное ее женскими прелестями, ее аристократичными манерами восторженное излияние рабского поклонения. Соперничая в этот час своего торжества с Богами, переполненная сознанием своего всемогущества над человеком, распростертым где-то там, у ее ног, она испытывала состояние, близкое к оргазму.
"Господи, как он мил и доверчив! Поистине, это бесценное приобретение! Как много приятного еще можно из него выжать, если одна лишь рука, лежащая на колене, приводит его в такой экстаз! - умильно думала Майя Михайловна, - только не торопиться, не спешить. Не жадничать. Только постепенно, мягко, бережно: обычно у таких потом бывают угрызения совести, - уговаривала она себя, - еще немного: Боже, как приятно!.. Как не хочется прерывать такие страстные излия-ния! Интересно, как далеко бы он зашел? Но все, все, вот сейчас...", - она намеренно выждала, пока его поцелуи переместились с бежевых туфелек с кокетливой зигзагообразной перепонкой на открытые кончики пальцев.
- Ну, ну, мы так не договаривались! - будто оскорбленная в каких-то лучших чувствах, оттолкнула она его свободной ногой. - Я разрешила тебе поцеловать только руку, а ты позволяешь себе такие вольности!.. Совершенно недопустимо так забываться! - совсем натуральный гнев слышался в ее голосе.
- Простите!.. Я не могу!.. Что хотите, делайте!.. - теперь уже любые ее слова казались наполненными огромным значением.
- С тобой просто опасно оставаться наедине! Ну, хорошо, я подумаю, что можно сделать, - с жеманным великодушием сменила она гнев на милость. - А теперь успокойся. Ляг там на спину и как можно скорее расслабься, примени свой аутотренинг. - Она указала нетерпеливым пальчиком на место под своими ногами.
Он, израненный, неспособный скрыть своего возбуждения, безвольно свалился на вытертый бесчисленными подошвами узорчатый линолеум прямо у ног ее, на место, указанное всемогущим пальцем.
Поверженный и совершенно обмякший после ураганного всплеска чувственных переживаний, он лежал в глубокой прострации, устремив ничего не видящие глаза в потолок и добросовестно старался успокоить тяжелое и прерывистое дыхание.
Майя Михайловна хорошо понимала, что сейчас с ним происходит. Широко раскрыв свои прекрасно-хищные глаза, она, казалось, никак не могла насладиться этим волнующим зрелищем своего торжества.
"Еще не все, нет, сейчас мы закрепим пройденный урок!" - ликующе думала она. Она прекрасно знала, что любой успех обязательно следует завершить каким-то эффектным штрихом, последним мазком гения на только что рожденном шедевре. Наибольшее впечатление произведет именно этот последний штрих. Концовка должна быть на высокой пронзительной ноте, только тогда она надолго запомнится и будет точить и разъедать однажды смущенную душу, требуя, точно наркотик, повторения и все нового увеличения дозы наслаждений. Отравленная душа навсегда утратит покой, и через все условности и препоны будет рваться она за новой усладой, которую, несомненно, может дать только ее отравительница.
Она сбросила туфельки и поставила одну ногу ему на губы, а другую на грудь, пропихнув ее в щель расстегнувшейся молнии куртки.
- Вот так, полежи и успокойся, заодно и ноги мне погреешь... своим горячим дыханием. Следи за своим пульсом, - с этими коварными словами она, не скрывая удовольствия, откинулась на спинку дивана и с легким вздохом закатила глаза, предвкушая массу будущих удовольствий в общении с этим пластелиновым человеком.
- Ну что, успокоился? Иди ко мне, садись рядом. Я приглашаю тебя в гости: да, в гости, к себе домой, - спустя некоторое время мягко произнесла она, "позабыв", однако, снять с него ноги.
Эти неожиданные слова заставили Николая дернуться всем телом, но он снова застыл, не зная, как поступить.
- Почему же ты не встаешь? Ах, э-это! она, смеясь, сняла с него ноги и поставила на туфли, - Надень мне туфли и выслушай спокойно.
Он приподнялся и ошарашено глянул на нее: нет, не похоже, что она шутит, но тогда ее приглашение может означать только одно?..
Надев ей туфельки, он сел на диван чуть поодаль от нее.
- Приезжай ко мне в воскресенье, в полдень. Я думаю, ты не будешь очень занят в это время?
- Я хотел домой съездить в субботу и в воскресенье, - промямлил он нере-шительно.
- Вот и прекрасно, домой съездишь в субботу, повидаешь детей и жену, но только постарайся не волновать себя близким общением с ней, иначе не уложишься в свой график: да и в мой тоже, - с нажимом на слове "мой" закончила она. - Надеюсь, я достаточно вразумительно выражаю свои мысли: и желания? - стальные, властные интонации ее красивого голоса пронизывали его насквозь, ввергая в трепет.
- Я буду у вас, Майя Михайловна! - натужно проговорил он.
- Я в вас не сомневалась, Николай Игоревич, - снова становясь великосветской дамой с изысканными манерами, она протянула ему руку, картинно вывернув кисть под прямым углом к предплечью и чуть отставив мизинец. - Возвращайтесь в палату и отдыхайте. Помните, послезавтра в двенадцать я вас жду у себя.

Он почтительно поцеловал протянутую руку, будто печатью скрепив их новые отношения и договоренности, поднялся и, как в туманной пелене, с большим трудом разглядывая незнакомые предметы, наставленные там и сям в самых неподходящих местах этой комнаты, добрался до двери.
- Подождите, как же вы приедете? Вы же не знаете, где я живу? Я напишу свой адрес и телефон, - остановила она его. Быстро написав что-то, она подала ему листок.

* * *

Как ни сдерживал себя Николай, у дома Майи Михайловны появился все же раньше времени, и ему пришлось двадцать минут прогуливаться, успокаивая сердцебиение.
Ровно в двенадцать он нажимал кнопку звонка. Там, за заветными дверями не слышалось никакого движения. Выждав минуту, он снова позвонил. Еще через минуту Николай уже давил на кнопку изо всех сил. Отчаянные эти попытки дозвониться были столь же результативными, что и прежние.
Он спустился во двор и позвонил из телефона-автомата. Трубку никто не брал.
"Что же это такое? - недоумевал он, - ведь назначено в полдень?.. Может, случилось что-нибудь?"
С Майей Михайловной ничего не случилось. Проснувшись в десять, она потянулась за книжкой и, раскрыв на месте закладки, с увлечением стала читать.
"Царица Астис возлежала в маленьком потайном покое: Легкое узкое платье из льняного газа, затканное серебром, вплотную облегало тело царицы, оставляя обнаженными руки до плеч и ноги до половины икр. Сквозь прозрачную материю розово светилась ее кожа и видны были все чистые линии и возвышения ее стройного тела, которое до сих пор, несмотря на тридцатилетний возраст царицы, не утеряло своей гибкости, красоты и свежести. Волосы ее, выкрашенные в синий цвет, были распущены по плечам и по спине, и концы их убраны бесчисленными ароматическими шариками. Лицо было сильно нарумянено и набелено, а тонко обведенные тушью глаза казались громадными и горели в темноте, как у сильного зверя кошачьей породы. Золотой священный уреус спускался у нее от шеи вниз, разделяя полуобнаженные груди".
Майя Михайловна откинулась на подушку и закрыла глаза, представляя себя на месте царицы Астис.
"Интересно, что такое "уреус", должно быть, медальон такой?" - лениво думала она.
Она снова пододвинула к себе книгу.
"С тех пор как Соломон охладел к царице Астис, утомленный ее необузданной чувственностью, она со всем пылом южного сладострастия и со всей яростью оскорбленной женской ревности предалась тем тайным оргиям извращенной похоти, которые входили в высший культ скопческого служения Изиде. Она всегда показывалась окруженная жрецами-кастратами, и даже теперь, когда один из них мерно обвевал ее голову опахалом из павлиньих перьев, другие сидели на полу, впиваясь в царицу безумно-блаженными глазами. Ноздри их расширялись и трепетали от веявшего на них аромата ее тела, и дрожащими пальцами они старались незаметно прикоснуться к краю ее чуть колебавшейся легкой одежды. Их чрезмерная, никогда не удовлетворяющаяся страстность изощряла их воображение до крайних пределов. Их изобретательность в наслаждениях Кибеллы и Ашеры переступала все человеческие возможности.
... Медленно колыхалось в жарком воздухе опахало. В безмолвном восторге созерцали жрецы свою ужасную повелительницу. Но она точно забыла об их присутствии".
Медленно перечитывала Майя Михайловна эти поэтические строки, вбирая и растворяя в себе бравурную музыку не обузданных никакими условностями страстей.
Некоторое время она лежала на спине с закрытыми глазами, будучи не в силах расстаться со сладостными картинами, написанными ее пылким воображением.
"Скоро примчится и мой милый "жрец", - подумала она, сладострастно улы-баясь, - и я буду купаться в наслаждениях, доступных только царицам. С Соломонами у нас, конечно, напряженка, но нам они как-то и ни к чему. Уж как-нибудь обойдемся! Мы сами себе и Соломон, и Астис. Нам не хватает только толпы оскопленных жрецов, но за одного не оскопленного ручаться можно".
Она легко соскочила с постели, набросила на себя пестренький халатик, наскоро затолкала подушку, простыню, одеяло в тумбу и с книгой направилась в ванную. Выкрутив краны, она блаженно растянулась в ванне и снова открыла книгу на том же месте.
"Ага, вот и мой "рыцарь на час", - подумала она с улыбкой, услышав звонок в дверь. Она отложила книгу и стала представлять его дальнейшие действия. - По-дождет немного... Теперь опять позвонит... Ну, звони!.. Ага, теперь опять станет ждать... Позвони еще!.. Так, так, настойчивей!.. У тебя же есть мой телефон, пора воспользоваться им!.. Ну, наконец, догадался... - отметила она про себя, не считая, однако, нужным поднимать трубку. - Пожалуй, пора открывать, - решила она, услыхав очередной трезвон дверного звонка.
Наскоро вытершись и накинув халат, она подбежала к дверям, на ходу завязывая пояс, мельком глянула в глазок и, со словами: "сейчас, сейчас!" - распахнула дверь.
- О, это вы! А который уже час?! - на ее лице отразилось изумление.
- Двадцать минут первого. - Он просиял, увидев ее, и смутился одновременно, устыдившись своего малодушия, виновного в его решении уйти от этих дверей.
- Господи, я все перепутала! - возбужденной скороговоркой щебетала она, не давая ему опомниться. - Я думала, что пригласила вас на два часа, и как раз залезла в ванну отмочить ноги, чтобы до вашего прихода привести их в порядок, да зачиталась! Уж больно книга интересная. Да Вы, скорее всего, ее читали: "Суламифь" Куприна. Какая жалость, я ничего не успела, вот поглядите, только чуть отмокли! - с детской непосредственностью она показывала пальчиком себе на ноги, готовая вот сейчас, прямо при нем, расплакаться от досады.
Он смущенно перевел взгляд с ее лица на босые ноги и замер, не в силах оторваться от этого совершенства со строго обусловленными линиями и формами.
"Боже! - думал он, - есть же на свете эдакая красота!" - Николай медленно опустился на колени и положил розы на ее стопы.
Майя Михайловна продолжала лепетать, будто вовсе и не замечая того, что он уже целует пальчики ее ног.
- Вечно я все позабуду! Николай Игоревич! Голубчик, где же вы? Нет, так не годиться! Я совсем не готова! Вы не представляете, как мне стыдно! Ну, ничего, мы вместе все быстро исправим, вы же мне поможете, не правда ли, дорогой Николай Игоревич?
- Да, конечно, не переживайте так! - польщенный и сконфуженный вконец такой бурной встречей, он с сожалением поднялся, оставив розы там, где положил.
- Цветы, цветы, давайте же их сюда! Я поняла ваше желание: устлать ими мой путь, и мне это очень приятно! Вы мне нравитесь вашей готовностью делать мне только приятное! Вы так галантны!
Николай собрал розы и протянул ей.
- Здравствуйте! - наконец проговорил он, не зная, куда спрятать глаза.
- Здравствуйте, здравствуйте, пойдемте же скорей, и не будем терять време-ни! - одной рукой она приняла цветы, а другой взяла его под руку и потянула за собой.
Николай пребывал в состоянии совершенного блаженства. Окрыленный радушием приема, он чувствовал себя молодым и здоровым, полным жизненных сил и возможностей. Совершенно сбитый с толку ее жизнерадостной болтовней, он просто не мог заметить никакого подвоха, или неискренности. Да ничего подобного и не было. Она была так же искренна, как и он. Она так же искренне упивалась происходящим, как и он. Просто у них были разные роли в этом сладостном жизненном спектакле. Каждый изо всех сил старался от общения получить свое, только ему предназначенное.
- Вот ваза, кипяченая вода на кухне, возле мойки в двухлитровой банке, принеси скорей! - она одарила его обворожительной улыбкой, - а я пока все приго-товлю.
Когда он вернулся с наполненной вазой, она уже сидела в глубоком кресле, а на полу перед ней лежал маникюрный набор. Он опустил цветы в вазу и в сильном волнении встал перед ней, не зная, что она от него хочет.
- Ну же, иди скорей сюда! - позвала она, - вот все, что нам надо для приве-дения в порядок моих ног, а я тем временем займусь лицом. Она открыла футляр с румянами и взяла в руку кисточку.
- Ну, что же ты, приступай скорее!
- У м-меня м-может не получиться... - произнес он заикаясь.
- Нет, нет, обязательно получится, не хуже, чем у меня, ведь тобой будет ру-ководить вдохновение! Ну, я же жду!
Николай опустился на колени и сел на пятки. "Что же тут делать? - недоуме-вал он, - ведь и так все прекрасно. "Лучшее - враг хорошему". Боже, какие пальчики!".
Он робко коснулся ее ноги. Она тут же, как по сигналу, приподняла ногу и поставила ему на бедро.
- Наверное, так будет удобней? - она лучисто улыбалась.
"Ну, что же ты, смотри, смотри внимательно, неужели ты сегодня не видишь, что видел тогда? - заклинала она. - Ну, посмотри, какие изящные пальчики, какие безупречные ногти!.." - она не сводила с него своих прекрасных глаз.
Но поощрять его было излишним. Он уже и сам, аккуратно водя алмазным напильником по кромке ногтей, вбирал глазами в себя всю "условную", как сказал Поэт, красоту этих чудных ног. Подправляя крошечной лопаткой лунки ногтей, Николай переводил взгляд с одного пальчика на другой, а затем, на всю стопу, изумляясь этому чуду. Не в силах более сдерживаться, он со всей нерастраченной страстью припал губами к этим стопам, поочередно осыпая их поцелуями.
- Ой, щекотно, щекотно же! - Майя Михайловна со смехом отнимала у него ноги, а он в бешеном экстазе ловил их и целовал. - Ты съешь весь лак с ногтей!
Продолжая смеяться, она изловчилась и, оттолкнув его обеими ногами сразу, подобрала их в кресло, усевшись в позу "лотоса".
- Я не могу больше так!.. Я вас люблю! - простонал он, снова подбираясь на коленях к креслу.
- Ну что ты, мой мальчик, можешь, можешь и даже очень можешь, и будешь! Вопреки мучительным и бессильным потугам противиться своей страсти ты будешь безропотно сносить все, что я захочу с тобой сотворить, еще как будешь: с готовностью, со слезами восторга, и будешь страдать и проклинать себя за малодушие, но вновь и вновь будешь покорно, как собачонка, ползти ко мне, чтобы реализовать свою потребность обожать прекрасную женщину, и будешь столько, сколько я захочу. Ты и представить себе не в состоянии, как сладостно пытать мужчину любовью, его же собственной страстью. И пытка эта тем для него невыносимей, чем сильнее его страсть! О, это неописуемое ощущение, не сравнимое ни с каким иным!.. В такие моменты я испытываю двойное блаженство, ведь одновременно чувствую и все, происходящее со мной, и все, что происходит в тебе, ведь ты на меня выплескиваешь море чувств. И ты никуда не денешься. Ты будешь наслаждаться сам, страдая от любви ко мне, и наслаждать меня, исполняя все, что мне придет в голову от тебя потребовать. А когда мне все это наскучит, я оттолкну тебя за ненадобностью. И ты умолять меня будешь, чтобы я позволила тебе хотя бы издали взглянуть на предмет твоего обожания - мои ноги. И я обязательно предоставлю тебе возможность исторгнуть из израненной души напрасные стенанья. Но ты не будешь знать, что попытки умолить меня - тщетны, ты будешь надеяться! О, я с наслаждением и терпеливо выслушаю твои униженные мольбы, взывающие к моему милосердию, потому как по женской своей слабости не смогу отказать себе в удовольствии пережить вместе с тобой твое отчаяние, твою боль и страдания, мною же доставленные, а оттого и безумно сладостные. Мы оба, всяк по-своему будем наслаждаться, но меру всего буду определять я сама. - Медленно, будто пила вкусное вино, с наслаждением цедила она каждое слово вкрадчивым елейным голосом, глядя смеющимися глазами на него в упор.
- Вот, посмотри еще раз и признайся, много ли ты видел в жизни таких ног? - она опустила с кресла одну ногу, и, перехватив его невольный порыв навстречу, пресекла его запрещающим мановением руки. - А что ты можешь противопоста-вить этому совершенству? - продолжала она, плавно поведя рукой в сторону опущенной ноги, - только обожание, и ты умирать будешь от тоски по мне и рыдать от счастья при одном лишь воспоминании, что однажды встретил меня, ласкал и был обласкан.
Обессиленный и совершенно обмякший, он повалился лицом вниз к подножию ее "трона", на котором она восседала, точно статуя Будды.
Неспешно она сошла с кресла, минуту постояла над ним с улыбкой, которой он не мог видеть, затем перешагнула через него, подошла к платяному шкафу и стала переодеваться прямо здесь, не обращая никакого внимания на присутствие в комнате мужчины, продолжающего все так же ничком лежать у кресла.
Одевшись, она подошла к Николаю и провела рукой по волосам.
- Вставай, а то простудишься, лечи тебя потом! - шутливым тоном миролюбиво и мягко произнесла Майя Михайловна, будто вовсе и не она только что истязала любовью несчастного обожателя. - Попьем кофе и пойдем, прогуляемся по парку: сегодня, кажется, хорошая погода. Пожалуй, там и пообедаем гденибудь. Я угощаю, ведь ты мой гость и мне очень нравишься. Ну же, успокойся! Я вовсе не хочу, да и не буду тебя обижать! Разве было тебе плохо со мной хоть минуту? Впрочем, если тебе не нравится, не смею удерживать! - на протяжении этого короткого монолога она трижды меняла интонации, и переходы: от мягко-просительного к удивленно-вопрошающему, а затем к отчужденно-холодному, - были едва уловимы.
Пристыженный, он встрепенулся и поднялся: "Неужели я дал повод считать, что о чем-то жалею?" - думал он, стоя в растерянности и не решаясь произнести какие-то слова.
- Николенька, расслабься, люби меня, ласкай меня и ни о чем не думай, я лучше знаю, что нам с тобой надо. Делай, что прописал тебе лечащий врач, и все будет хорошо! - она обворожительно улыбнулась.
Наскоро выпив кофе с бутербродами и клубничным джемом, они выкурили по сигарете и стали собираться на прогулку. Николай с удовольствием смотрел, как Майя Михайловна поправляла прическу, стоя у зеркала. Что-то уютно-домашнее было в ее движениях. Точно так же он часто ожидал Нину, когда они собирались куда-нибудь идти.

* * *

Удивительно приятно было гулять по Сокольникам с такой красивой женщиной. Прохожие: и мужчины, и женщины - каждый по своим причинам - обращали на нее внимание, чего она, казалось, не замечала, обласкивая слух Николая беззаботным щебетанием. Он не в состоянии был вникать в смысл ее скороговорки и часто на заданные вопросы отвечал невпопад, чем приводил Майю Михайловну в совершенный восторг.
"Как с ней теперь легко! - думал Николай, - как будто мы знакомы с детства. Но почему я сейчас с ней, ведь у меня есть жена? С Ниной тоже было легко, и когда-то здесь же мы гуляли, а я рвал ей розы с такой же вот клумбы, и когда-то я ее любил, иначе ни за что бы не женился. А что осталось от этой любви через пятнадцать лет? Почему я уже не так люблю, как прежде? Совместный долголетний быт, привычка, возраст? - Все эти расхожие объяснения не выдерживают критики. Разве "Мадонной Литой" не восторгаются уже столетия люди всех возрастов? Разве меня перестает волновать Юдифь Джорджоне вот уже лет двадцать пять? Разве к настоящей красоте можно привыкнуть и охладеть, даже если она застыла на тысячелетия? А ведь все это писали люди, хоть и гениальные, но люди: разве могут они сравниться своими творениями с великой Природой, чьи произведения даже разумом постичь невозможно, не то, что повторить, или превзойти? Вот рядом семенит удивительной красоты женщина, и каждую секунду другая, новая. Такая женщина подобна трепетному пламени костра, на который можно с неослабным интересом взирать часами. Как же она может надоесть? Нет, только от женщины зависит восприятие ее мужчиной. Конечно, быть такой женщиной - это талант, огромный труд, но и награда ему - неизбывная любовь - стоит такого труда".
Николай не заметил, как они оказались у ее дома. Он машинально глянул на часы: было уже начало шестого.
- Вот и день прошел, мне уже скоро возвращаться в больницу, - сказал он просто так.
- Но ведь это не самый неудачный день в твоей жизни, согласись? - Майя Михайловна лукаво чему-то улыбалась.
- Нет, не самый, - вяло согласился он, представляя себе свою больничную койку возле голой стены, окрашенной грязно-салатовой краской.
- Мне не нравится ваше настроение, больной! Ни о чем плохом не думайте, и тогда останется только хорошее! - она заводила его игривым тоном. - Вы знаете, что для успешного лечения вам необходимо постельное тепло и положительные эмоции? И, готова спорить, догадываетесь, что ваш лечащий врач в состоянии все это обеспечить!
- Да, знаю, догадываюсь, - сказал Николай очень серьезно.
Они вошли в квартиру.
Проходи, проходи. Уверена, ты еще и не видел, как я живу, ты успел, кажется, разглядеть только палас! - говорила она с плутовской улыбкой, беря его за руку и увлекая за собой. Но ты сам виноват, нужно как-то научиться сдерживать такой темперамент, а не то ведь сгоришь до срока: у тебя ведь и язвенная болезнь от сильных страстей. Но с другой стороны, именно это лично мне в тебе очень нравится! - договорила она с чувством и пошла на кухню.
Действительно, Николай сейчас будто впервые входил в комнату, а ведь он пробыл в ней не менее часа.
- Можно, я начну осмотр с туалета? - Николай начинал обретать некоторую уверенность, польщенный ее словами о темпераменте и ободренный тоном, которым говорились эти слова.
Из туалета он вышел уже совсем обретшим себя человеком. Теперь он мог внимательно осмотреть комнату. В ней не было ничего особенного. Какая-то иностранная стенка с темной матовой поверхностью у правой от входа стены, журнальный столик около дивана, стоящего впритык к левой стене, почти сплошь увешанной книжными полками. Два кресла по бокам от входа в комнату. Возле одного из них как раз и происходили утренние события.
Единственное, на что можно было обратить внимание, не считая идеального порядка во всем и чистоты, это репродукция врубелевского "Демона", висящая над диваном.
Николай остановился перед "Демоном", пытаясь понять причины, по которым хозяйка квартиры предпочла именно эту репродукцию. Так ничего и не поняв, он отошел от репродукции. Была еще одна комната, ее спальня, куда он войти не посмел, справедливо полагая, что для этого необходимо специальное разрешение. В глубине души он очень рассчитывал на такое приглашение.
В нише стенки стоял телевизор "Рубин", в другой нише - магнитофон. Николай нажал на пуск, и совершенно неожиданно для него зазвучал вальс Шопена 10 си бемоль минор. В комнату из кухни вошла Майя Михайловна.
- Кажется, ты вполне освоился? Совсем недурно для первого раза! Шопена слушаешь... - произнесла она. - Сейчас мы будем ужинать, ты не возражаешь?
Нет, он совсем не возражал против ужина. Ему, конечно же, было приятней ужинать в ее обществе, нежели в обществе товарищей по палате, хотя он ничего не имел и против них.
- Майя Михайловна...
- Зови меня "Майя": мне нравится мое имя, не обремененное никаким балластом, и еще мне нравится, когда мне говорят "Вы". А тебе я буду говорить "ты". Согласись, в этом есть для нас обоих некоторое удовольствие, ведь ты - мой пациент, а пациенты - мои дети: наивные и доверчивые, - она улыбнулась своей удивительной улыбкой, исключающей всякие возражения, - ты ведь думаешь так же, мой хороший?
- Да, моя повелительница, я с рождения думал точно так же!
- Ну вот, совсем другое дело, таким ты мне нравишься более всего. Понимаешь, тебе не хватает как раз вот этой дурашливости, ты весь какой-то... стиснутый, что ли, будто у тебя мозоли на обеих ногах, и ты не знаешь, какой ногой ступить. Ты будто ежесекундно решаешь проблему: любить, или не любить, я же вижу! Все думаешь, думаешь... Так же невозможно жить. У тебя, похоже, и язва от нравственных терзаний. Ах да, это я уже говорила. Ты должен расслабиться, ведь нельзя быть постоянно таким напружиненным! Ты же хочешь мне нравиться, правда?
- Обалденно хочу!
- Тогда не думай ни о чем и ни о ком, кроме меня. Пойдем накрывать на стол!.. Неси это в комнату, на журнальный стол.
- Разве мне это можно? - он с сомнением осматривал бутылку водки.
- Если я даю, значит можно. По новейшим взглядам диета не играет решаю-щей роли в динамике выздоровления.
- Это прекрасно, но вдруг я выпью лишнего и заявлюсь в таком виде в больницу?
- Во-первых, ты не выпьешь лишнего: я за этим послежу, а во-вторых, тебе не нужно сегодня возвращаться в больницу. Пока ты наслаждался Шопеном, я позвонила на работу и предупредила дежурную сестру, что ты у меня отпросился домой на воскресенье, и заявление твое у меня есть, а я об этом только теперь вспомнила. Так что ты сейчас дома, и обязан вести себя так, как если бы перед тобой была твоя горячо любимая жена.
"Перед этой женщиной нет никаких трудностей! - с внутренним ликованием подумал Николай. - Совершенно сногсшибательная женщина! Выходит, на сегодня я свободен, совсем, совсем свободен! - Это открытие потрясло его. Первый раз за много лет он абсолютно свободен и никому неподотчетен! Он улыбнулся пришедшему на ум анекдоту про Ленина. Ему захотелось запеть прямо сейчас и вот здесь. Он снимал с себя всякую ответственность, вернее, она уже снята сама собой без его вмешательства. Как же возможно противиться этому счастливому случаю, освобождающему от всего-всего?!
- Чему ты так загадочно улыбаешься? - она тоже улыбнулась.
- Анекдот вспомнил.
- Ой, расскажи скорей, я страшно люблю анекдоты, надеюсь, он цензурный?
- Разумеется, я нецензурные забываю тут же, после прослушивания. Значит, так. Идет Владимир Ильич по улице и эдак лукаво, как только он один и умеет, улыбается, потирая руки: "Как пг'екг'асно все складывается: Наденьке сказал, что поехал к Аг'манд, Агнессе - что буду у Надюши, а сам в библиотеку и - г'аботать, г'аботать, г'аботать!"
- Ты на что намекаешь? Ни в какую библиотеку я тебя не отпущу. Я тебя на сегодня украла и укрыла. Сегодня ты только мой! И я могу делать с тобой, что пожелаю. Кто ты такой? Где твой паспорт? Ты самовольщик! Слушайся меня и всячески ублажай, иначе я сдам тебя милиции и заявлю, что ты вломился в мою квартиру, и, вместо того, чтобы спать с собственной женой, преследуешь и домогаешься меня. Тебя переведут из больничной палаты в тюремную. Будешь там лечиться и перевоспитываться. Ты будешь меня слушаться?
- Уже слушаюсь и повинуюсь!
Она зажгла свечи и выключила свет. Они сидели на диване за журнальным столиком при свечах и ели какой-то сказочно-вкусный баночный паштет, и какую-то изумительную, кажется, "Молочную", или "Останкинскую" колбасу, закусыва-ли все эти вкусности маринованными помидорами, а запивали водкой "Пшеничной". Они слушали Моцарта, и говорили... говорили... И не было никогда в жизни Николая ничего подобного этой волшебной сказке...
- Ты расслабился? - тихо произнесла она, когда все было съедено и выпито.
- Пожалуй, - ответил он легкомысленно.
- Вот и прекрасно!
После всего этого великолепия, когда уже мысли Николая, не им и никем другим не управляемые, текли сами собой, в разные стороны, она мягко взяла его за руку и повела в ванную. Настроение его можно было охарактеризовать как ликующе-восторженное. Его восхищало здесь буквально все, что окружало.
- Раздевайся и постой под душем. Я посмотрю на тебя, - сказала она совсем просто.
И он так же просто, как она это сказала, разделся, совершенно не смущаясь, и встал под теплые струи воды, окончательно смывающие все его сомнения и робко вылезающие откуда-то хиленькие угрызения совести. Все было омыто и смыто. Николай выходил из ванны чистым, слегка хмельным и разудалым, а рядом стояла прекрасная женщина и открыто любовалась его совершенно молодым и упругим телом.
- Теперь я... - донеслось божественно-прекрасной музыкой до его ушей, когда он отдавал ей уже ненужное полотенце. - Но ты должен опуститься на колени и смотреть на меня во все глаза и с обожанием, я сейчас для тебя буду исполнять стриптиз, но, конечно же, любительский, так что за качество не ручаюсь.
Боясь, что эта нереальная реальность вдруг сейчас исчезнет, он с поспешностью рухнул на колени и впился своим восторженным взглядом в эту потрясающую воображение женщину, предлагающую ему насладиться волшебным зрелищем.
Совершенно неожиданно для Николая, она начала чуть слышно напевать: "Не уезжай, ты мой голубчик, мне будет грустно без тебя":
Под этот своеобразный аккомпанемент привычными движениями она освободилась от платья, в котором еще совсем недавно гуляла по парку, в задумчивости повернулась по сторонам, ища глазами место, куда можно было бы его бросить и, словно не найдя его, бросила ему на плечо.
"Дай на прощанье обещанье, что не забудешь ты меня":
Плавными движениями рук отстегнула и сняла бюстгальтер, постояла, как бы в нерешительности, и определила его туда же. Затем, с загадочной улыбкой глядя на совершенно обалдевшего Николая, медленно стала снимать колготки.
Николай был уже в полуобморочном состоянии, когда ему на плечи легли ее только что снятые колготки, а затем на голову - ее белые трусики.
..."Скажи-и ты мне, скажи-и ты мне, что любишь меня, что любишь меня!" - заклинал цыганский романс, наполнявший маленькую ванную.
Не смея шевельнуться, он стоял в оцепенении, ощущая щекой прикосновение не успевшей остыть ткани и с жадностью вдыхал смешанные запахи духов и ее тела, исходящие от белья, все то время, пока она плескалась под ласковым душем и напевала эти странные слова, не сводя с него искристых глаз.
- Я люблю вас, Майя! Кабы вы только знали, как я вас люблю! Я никогда так прежде не любил! Неужели вы не понимаете? - совершенно искренне и страстно прошептал он.
- Я это знаю и все понимаю! - оборвала она пение, - так и должно быть, ина-че ты не стоял бы сейчас вот так просто здесь, и я бы тебе не пела! - говорила она тихо и печально, с каким-то чувственным придыханием, и с задумчивой нежностью глядела на него, - знаешь, это удивительно, но тебе каким-то образом удалось до седин сохранить трогательную детскость и искренность души. Поверь мне, я видела много разных людей, и только очень немногим я могла бы сказать то же самое. Похоже, ты всегда веришь в то, о чем говоришь, а говоришь только то, что чувствуешь. Тебе не придется жалеть о том, что пришел ко мне: я это обещаю. Только ты ничего не бойся и не стесняйся: любовь оправдывает все, до самой последней капельки - иначе это не любовь! Ты должен полностью положиться на меня и верить мне. Я просто не могу обмануть твоих ожиданий. А теперь отнеси эту одежду в комнату и брось там, на диване, я утром разберусь. Подожди меня в спальне, я сейчас к тебе приплыву на волнах твоей любви.
В состоянии сильнейшего транса он отнес одежду на указанное место, постоял минуту, в абсолютном бессмыслии глядя на "Демона" и совершенно не понимая тайного смысла его молчаливого здесь висения, а затем, чуть покачиваясь, направился в ее спальню.
Он увидел только широченную кровать, у которой тут же и рухнул на колени, уронив голову на ничем не покрытый паркет. Он не ощущал сейчас ни себя, ни времени, в котором находится.
Она вошла бесшумно, подошла вплотную к нему и остановилась, с противоречивыми чувствами и мыслями глядя на его согбенную спину.
"Вот он, - думала она, смущенная застольной беседой, - измотанный страст-ным желанием раб, готовый исполнить все, что бы я ни пожелала. Он покорно ждет меня, изнемогая от нетерпения вобрать меня всю до капли. Он сейчас с восторгом и по-собачьи предано будет заглядывать мне в глаза, дрожащими губами будет ловить мои руки, жадно вдыхать все запахи, какие бы я сейчас ни источала... Господи, как легко поддаться искушению и проверить это! Какого удовольствия ты меня лишаешь, мой мальчик, сам того не ведая! Какой же ты еще ребенок! Стоп! - Она разом отмела от себя наплыв совершенно неуместной и никому не нужной сентиментальности. - Ведь ты, целуя меня, будешь мысленно каяться перед женой и бичевать себя за минутную слабость, а потом будешь проклинать меня и обвинять во всех грехах, оправдывая свою похотливость! Но почему, почему в таком случае я должна щадить твое чистоплюйство?! Почему я должна бежать от соблазна и лишать себя отвоеванных и принадлежащих мне по праву победителя ласк и сексуальных удовольствий? За тебя не скажу, а у меня только одна жизнь, и я ее живу, как хочу. Кому нужна, скажи на милость, твоя девственность? Разве ты пришел ко мне Шопена слушать? Кого, кроме твоей обветшалой жены, должно интересовать твое допотопное целомудрие?! Вот и проваливай к своей узаконенной! Вместе станете восторгаться твоей стойкостью против змеиискусительницы.
Ах, Ваше величество, Вас мучит "двусмысленность Вашего поведения?", "Под сомнением Ваша честь и совесть?". Ах, как исстрадалась столь высоко организованная и легко ранимая душа Вашего Высокопреосвященства! Какая она вся из себя высокодуховная! Ну, разумеется, муж жены Цезаря... и тому подобное, и тому подобное!.. Во всем виновата эта развратница, обманом и колдовством затащившая Вас под свое мерзкое одеяло! Только жена имеет на Вас все права, а нам остается "сидеть там, за печкою". Ах, какая досада! Ах, какая жалость! Да мы этого не перенесем! Да мы тотчас же умрем от отчаяния! Да на кого вы нас покидаете?! Ах, какой Вы весь из себя чистенький и святенький, ну просто плеваться хочется! Не извольте беспокоиться, Ваша Высокосветлость, ничто не может вас замарать: разве мыслимо доплюнуть нам до Солнца?
Ну, уж нет! Ты сейчас валяешься на полу, возле моей постели, не смея даже смять ее, так изволь делать, что я тебе велю! - она вновь обрела уверенность и жестокость, которой чуть было не лишилась, растроганная "Реквиемом" Моцарта, только что звучащим при свечах, и доверительными разговорами с этим мужчиной. Усилием воли она удержала пришедшее вдруг бешеное желание изо всех сил пнуть ногой эту бесформенную массу, распластавшуюся у ее кровати.Нет, эдак не годиться, - успокоила она сама себя, - зачем же так хулигански грубо? Я уже сегодня буду топтать тебя, но иначе, так, чтобы ты сам этого жаждал и умолял меня об этом. Не-ет, конечно же, как и обещала, я не сделаю ничего, что было бы тебе неприятным, мой верный раб. Ты получишь только то, ради чего полз ко мне!" - лицемерно пообещала она себе, сладострастно улыбаясь и живо пред-ставляя, с каким неописуемым восторгом примет он, совершенно убаюканный ее словами о любви и доверии, все ему уготованное его повелительницей. И уже через полчаса, распаленный до предела пределов давно не удовлетворенным желанием, перенасыщенный любовью к божественно прекрасной и ужасной женщине-деспоту, возлежащей на высоких белоснежных подушках в красном пеньюаре и благоухающей дорогими французскими духами, будет метаться он по постели и, изнемогая от неземной страсти, будет бесконечно долго и униженно умолять ее.
А она бесконечно долго и величественно будет отпихивать его ногами и руками и с методичностью метронома, с наслаждением и до устали хлестать его по щекам по-очередно: то правой, то левой рукой, и в такой же очередности подносить к его губам эти руки, с плотоядной улыбкой повторяя: "Целуй... еще целуй... теперь эту! Не так, ты целуешь небрежно, а нужно медленно, с чувством! Не стесняйся... лизни руку... вот так... и ножки: возьми пальчики в рот, пососи их: я научу тебя этому... ласкай меня..." А затем, когда почувствует, что он начинает иссякать, как будто вняв, наконец, его страстным мольбам и, точно, сжалившись над ним, она милостиво позволит ему делать все-все-все там, в ее глубинах, в ее таинственных недрах... языком. И потом, минутами позже, удовлетворив таким образом ее желание и оставаясь неудовлетворенным, стоя, как она ему велит, в ванне перед нею на коленях и обхватив ее стройные ноги, жадными устами в безумном экстазе будет ловить он соленые ароматные струи янтарного ручейка, с резвым журчанием вытекающего из потаенного родничка, обрамленного темными вьющимися кудряшками. А она, словно Гея, щедро разливающая из рога изобилия все блага мира, величавая и недосягаемая, широко расставив ноги и грациозно водя бедрами из стороны в сторону, с торжествующей улыбкой и сияющими от счастья глазами будет направлять бесконечную струю ему на лицо, грудь и плечи.
И в таком же демоническом экстазе шептать заклинание: "Пей меня, пей всю до капли, я бесконечна... и я вся твоя... напейся и насладись мною... Ты на вершине блаженства! Ты упиваешься мною, только мною. Я отдаюсь тебе вся до последней капли! Пей же меня всю... всю! Только это и есть обладание мной! Видишь, только я могу дать тебе настоящее наслаждение и счастье, блаженство блаженств?! Только я, твоя повелительница и госпожа, отныне и навсегда, и никто другой! Твоя жизнь принадлежит мне! Я - твоя царица Астис!".
А потом, отравленный приторным ядом, до тла сожженный ее изощренными пытками, повалится он без чувств и будет долго-долго лежать у ее ног, не в силах вернуться в себя из трансцендентного небытия, где только что пребывал.
И это будет вот сейчас, и начнется сию же минуту, потому, что так хочет она...
- Ну, вот и я! Ты меня с нетерпением ждешь? - кокетливо молвила она, обнаруживая, наконец, свое присутствие.